ХАРАКТЕРНЫЕ ОТЛИЧИЯ НАРЦИССИЧЕСКОЙ И ПОГРАНИЧНОЙ ЛИЧНОСТИ*

Натан Шварц-Салант

«Если увидят мое истинное лицо, меня убьют»

Summary: The fruitful attempt to receive the profile helping to identify the borderline person's psychic structure is described. Also the traits of borderline personality are compared with the characteristic qualities of narcissistic personality that have been described earlier. They include extreme self-absorption, lack of empathy, inability to accept criticism, and grandiose and exhibitionistic needs as well as strong narcissistic transferences. However, the borderline personality is more difficult do describe. On one hand, the borderline patient appears in many forms; on the other this persons symptoms and transferences are more changeable then of the narcissistic patient. By contrasting borderline and narcissistic structures one could better describe the borderline personality and significant differences between these two character disorders. This material contains a number of clinical illustrations and the one of them is regarded in detail in the end of text.

Описана весьма успешная попытка автора получить характеристику пограничной личности, помогающую описать ее психическую структуру. При этом характерные черты пограничной личности сравниваются с чертами, присущими нарциссической личности, которые были описаны в предыдущей книге автора. Эти черты включают в себя: крайнюю самопоглощенность человека, отсутствие эмпатии, нетерпимость к критике извне, потребность в проявлении грандиозности и эксгибиционизма, а также его сильные нарциссические переносы. Однако пограничную личность описать гораздо сложнее. С одной стороны, у пограничного пациента существует много разных внешних проявлений [1]; с другой стороны, симптомы и переносы пограничной личности гораздо более изменчивы по сравнению с симптомами и переносами как нарциссической личности, так и любого другого пациента. Сопоставляя психическую структуру пограничной и нарциссической личности, мы можем лучше описать пограничную личность и определить существенные различия между этими двумя расстройствами личности. В материале содержится ряд клинических иллюстраций, а приведенный в конце статьи клинический случай рассмотрен особенно подробно.

Key words: narcissistic personality, borderline personality, split-off part of personality, idealization, narcissistic defenses, mirroring transference, rage, envy, exhibitionism, imaginal vision

Ключевые слова: нарциссическая личность, пограничная личность, отщепленная часть личности, идеализация, нарциссические защиты, зеркальный перенос, ярость зависть, эксгибиционизм, имагинальное видение

Введение

Весьма полезно иметь краткую характеристику пограничной личности, которая помогала бы идентифицировать ее психическую структуру, но создание такой характеристики, требует преодоления некоторых трудностей. В своей предыдущей книге я перечислил характерные черты нарциссической личности [6]*, которые включают в себя: крайнюю самопоглощенность человека, отсутствие эмпатии, нетерпимость к критике извне, а также его потребность в проявлении грандиозности и эксгибиционизма. К тому же, нетрудно заметить и распознать то интенсивное эмоциональное воздействие, которое оказывают на терапевта психические структуры нарциссического пациента через нарциссические переносы. Однако пограничную личность описать гораздо сложнее. С одной стороны, у пограничного пациента существует много разных внешних проявлений [1]; с другой стороны, симптомы и переносы пограничной личности гораздо более изменчивы по сравнению с симптомами и переносами как нарциссической личности, так и любого другого пациента. Сопоставляя психическую структуру пограничной и нарциссической личности, мы можем лучше описать пограничную личность и определить существенные различия между этими двумя расстройствами личности.

Идеализация

Считалось, что ключевую роль в формировании нарциссической личности играет идеализация [5]. Согласно этой концепции, ребенок становился целью осуществления великих и грандиозных родительских идеалов. Посредством коммуникации, которая была преимущественно бессознательной, родители возлагали на ребенка «ответственность» за осуществление их нереализованных честолюбивых замыслов, по существу представляющих собой архаичные проявления родительских неудач в индивидуационном процессе. Совершенно ясно, что если ребенок считается «особенным», вследствие столь сконцентрированной формы внимания будут появляться сложности, так как основное требование, которое предъявляется к ребенку, состоит в том, чтобы он все время превосходил родительские ожидания. Однако дело обстоит гораздо хуже. Нарциссическая личность получала одновременно прямо противоположное родительское послание, а именно - эмоционально опустошающее послание зависти. Послание, которое транслировалось ребенку, несло в себе приблизительно такой смысл: «Ты замечательный, и за это я тебя ненавижу. У тебя все это есть, а так как у меня этого нет, то я тебя за это презираю». В данном случае под обладанием «всем этим» имеется в виду наличие более осознанных идеализированных качеств, которые с родительской точки зрения обладают определенной ценностью.

Формирование нарциссической личности происходит через восприятие идеализации, ее приспособление к существующей системе ценностей и создание внутреннего и внешнего барьера, защищающего ее от нападок зависти. Этот барьер, называемый нарциссической защитой, способствует формированию совершенно непроницаемой личности. К огромному сожалению, позитивная функция идеализации преимущественно переходит в защитные паттерны, и пока она не восстановится через межличностные отношения, в процессе которых идеализация превращается во внутреннюю структуру идеалов [4]*, нарциссическая личность редко достигает своего потенциала. Когда это происходит, такое «решение» оказывается самым лучшим из всех возможных; однако, чаще всего нарциссическая личность удивляет окружающих отсутствием успеха и склонна быстро стареть и цепляться за свое прошлое, а потому ее несостоятельность становится совершенно очевидной. По существу сожаление о нереализованных возможностях становится основной формой ее самопожертвования, ибо о таких людях часто говорят: «мастер на все руки, но у него ничего не получается».

Пограничная личность не обладает развитой внутренней организацией и защитными способностями, присущими нарциссической личности. Развитие пограничной личности характеризуется ее сцеплением с окружающей средой: организация семьи способствовала развитию у ребенка стремления цепляться за других и зависеть от них, наказывала его лишением родительской любви и была озабочена любым его поползновением к отделению-индивидуации. Хотя индивидуальная история нарциссической личности весьма похожа, в случае пограничной личности родительские паттерны поведения чаще всего выражены более резко, являются гораздо более характерными, а идеализация обычно используется для извлечения выгоды. При развитии нарциссической личности зависть и идеализация сливаются, чтобы сформировать самость, слившуюся с архетипическим процессом, которая пренебрежительно относится к эросу и близким отношениям. Трудно понять, является ли это нарциссическое состояние слияния благословением или проклятием, но, во всяком случае, пограничное состояние оказывается совсем не таким стабильным.

Пограничная личность использует идеализацию, чтобы скрыть качества, которые по ее убеждению, являются крайне негативными и у себя, и у других, хотя такая идеализация оказывается нестабильной, расщепленной защитой. Поэтому пограничная личность является более нестабильной по сравнению с нарциссической личностью, которая использует идеализацию для установления контроля над другими, например, посредством идеализации людей и предъявляемого к ним требования стать идеальными. В отличие от нарциссической личности пограничная личность может кого-то идеализировать и вместе с тем вскоре почувствовать к этому человеку жгучую ненависть и презрение. Такие изменения в сознании пограничной личности могут происходить довольно быстро, если она находится в тяжелом состоянии, вызванном острыми переживаниями.

Пограничная личность использует идеализацию в защитных целях, и тогда идеализация начинает играть в ее внутреннем мире особую, доминирующую роль. Терапевт может почувствовать силу такой идеализации, обращая внимание на неприятное ощущение несоразмерности, которое накапливается у него и которое как бы разоблачает все, о чем говорит пограничная личность. Терапевта как бы проверяют на соответствие какому-то идеальному стандарту. Если у него не получается жить в соответствии с этим стандартом, то неминуемо следует резкая критика, разоблачающая его изъяны. Некоторые терапевты склонны доводить до пациента некую систему убеждений - как все должно быть - и одновременно с этим чувствовать и отрицать защитную сущность таких обличений. В результате такого отрицания у терапевта при общении с пациентом появляются паранойяльные склонности. Терапевт оказывается в плену внутреннего мира долженствований. Такое состояние может явно мешать спонтанным и вполне естественным высказываниям терапевта относительно того, что он думает, во что он верит или чего он хочет.

Идеализация нарциссической личности воздействует на терапевта совершенно иначе. Терапевт часто ощущает нарциссическую идеализацию как приятное, «возвышенное» чувство. (Некоторые терапевты могут ощущать неловкость и стеснение, испытывая со стороны пациента воздействие, связанное с влечением к слиянию.) В той сфере, где идеализация смешивается с грандиозно-эксгибиционистской самостью [4] (смешанный перенос), мы видим все больше сходства с переносами, с которыми приходиться сталкиваться в процессе лечения пограничного пациента. При работе со смешанным переносом нарциссической личности терапевт может ощущать себя мишенью несформулированного конкретно, но вместе с тем директивного требования быть идеальным. Тогда в ответ на это требование у терапевта может появиться ощущение всемогущества, например, чувство, что он знает значение какого-то сновидения или фантазии. Хотя это смешанное состояние, включающее в себя идеализацию, можно обнаружить и у пограничной личности, в последнем случае оно проявляется менее директивно, словно на терапевта давит некий «знающий» навязчивый дух с целью добиться от него «правильного ответа». В смешанном переносе нарциссической личности терапевт может ощутить и довлеющее требование «знать», и при этом он зачастую находит ответы, которые на самом деле оказываются удовлетворительными. Эта характерная особенность смешанного переноса пограничного пациента порождает то же довлеющее требование «знать», когда у терапевта нет соответствующей глубины знаний, и тогда на смену этому требованию приходит постоянное неуловимое довлеющее недовольство пациента терапевтом. В ответ на такую реакцию пограничного пациента у терапевта возникает тенденция к отделению от него и отчуждению, тогда как внутренняя связная организация психики нарциссического пациента препятствует этому отчуждению. Кроме того, при работе с пограничным пациентом терапевт подвергается воздействию духа идеализации, который наносит вред его инициативе или препятствует ее проявлению. Тогда терапевт ощущает опасность быть разоблаченным пациентом, - в особенности, потому, что любые проявления поверхностности и все степени фальши становятся амплифицированными.

Бессознательные структуры идеализации пограничного пациента могут вызвать у терапевта острое ощущение незащищенности. В таком случае, когда манипуляции бессознательного станут побуждать терапевта избавиться от пациента, у него может наступить состояние инфляции и появиться ощущение бессилия. При работе с пациентом перед этим переживанием терапевта могут ввести в заблуждение позитивные отношения, которыми они являются только внешне, и он станет питать ложные надежды относительного ошибочного диагноза пациента. Терапевт может решить, что у пациента существует такая сила духа и такое мужество, которые выходят за рамки научного редукционизма психиатрии. Однако из-за довлеющего ощущения незащищенности такой оптимизм быстро сменяется жесткими рассуждениями в терминах диагноза и прогноза и мудрыми сомнениями относительно того, насколько вообще пациент подходит для терапии.

У пограничной личности происходит интрапсихическое слияние идеализации и ярости. Ярость обычно направлена против родительских фигур, которые в данный момент оказываются недостаточно идеальными, - то есть, не обладают достаточно высоким уровнем сознания и самооценки, чтобы нести на себе столь важные для растущего ребенка идеализирующие проекции. Эти недостатки родителей вызывали у ребенка страх, который он не мог выдержать, а следовательно, подлинное восприятие родителей сменилось у него ложью их отрицания, а следовательно, сохраняется защитная идеализация, поддерживающая идеальные образы родительских фигур. Структуры защитной идеализации, слившиеся с яростью, не поддаются интеграции и действуют автономно, не вступая в контакт с Эго, за исключением случаев эмоционального переполнения.

Согласно восприятию терапевта, цель этой идеализированной психической организации может быть не только садистской и мстительной, но и крайне требовательной; она просто предписывает человеку все время быть самым лучшим. Столь грандиозное требование - вступить в терапевтический процесс, в котором такое вступление может стать эксклюзивной попыткой и вместе с тем быть предъявлено всему миру, - это требование выполняется редко. Несмотря на то, что в этих грандиозных попытках может быть налет мудрости, не стоит удивляться тому, что большинство людей отказываются признавать потенциально позитивные аспекты процесса идеализации пограничной личности, который является слишком разрушительным.

Вовлекающее видение представляет собой часть способа выживания пограничной личности. Ощущая на себе его давление, терапевту хочется убраться прочь. У любого человека появляется желание уйти подальше от пограничной личности, находящейся в таком негативном состоянии. Если бы это имагинальное состояние было бы интегрировано и связано с Эго, пограничный пациент мог бы видеть части объекта, что по существу означает наличие ущербности, - то есть ущербности, связанной с их реальным отсутствием у пациента. В отсутствие преследования окружающих и ощущения преследования, порожденного таким отщепленным видением пограничной личности, которая часто бывает творческой и харизматической, могла бы сформироваться связь с нуминозным, с силой богов, а в особенности тех, которых уже давно свергло нормальное коллективное сознание.

Несомненно, лишившись такой позитивной энергии и таких знаний, пограничная личность может казаться нереальной и даже в чем-то бесчеловечной. Типичным примером могут послужить записи моего ощущения, сделанные мной после работы с одной пограничной пациенткой:

У меня возникло к ней странное, и даже какое-то нечеловеческое чувство неловкости и стеснения. Это чувство в чем-то было похоже на сон, в котором архаическая фигура говорит высокопарным языком давних времен, и при этом создается сильное воздействие. Она говорит со мной на чистом английском языке, и у меня рождается ясное ощущение ее аффекта - это страдание, но вместе с тем оно мне кажется нечеловеческим, страданием какого-то иного вида. В ее словах содержится такая полнота, которая ощущается так, словно они связаны с какой-то более масштабной целостностью, и вместе с тем они выражены в странной поверхностной форме. С другой стороны, пациентка была очень глубокой личностью, склонной к инсайту. Но каждый момент времени был напряженным: он был слишком наполненным и одновременно слишком пустым. Она казалась изгоем, живущим на краю света, выброшенным в темную тень архетипических нечеловеческих процессов и говорящим посредством них, словно вступив в диалог с человеком. Она казалась принцессой, ведьмой, клоуном, трикстером. Мы находимся в сказочном мире абстрактных персонажей, которые быстро снова превращаются в людей из плоти и крови. У меня остается чувство вины за то, что я постоянно считаю ее какой-то иной, но совсем не подлинной.

Нарциссическая личность редко достигает такого уровня глубины и сложности. Например, терапевт может избежать ощущения поверхностности, пока он не удовлетворяет потребность пациента в том, чтобы поместить его в самый центр внимания. При работе с пограничной личностью та отражает обратно терапевту любые эпизоды проявления им поверхностного или рассеянного внимания, не давая ему покоя. Любая разновидность фальши обычно трактуется как попытка преследования. Какое-то слово или фраза неожиданно могут стать доминирующими, сильно повлиять на процесс и серьезно нарушить терапевтический альянс. Пограничная личность часто становится строгим критиком, твердо зная, что такие поползновения в ложь, если их не пресечь вовремя, лишь добавят в ее внутренний мир еще больше бесов. Может показаться, что жизнь пограничной личности висит на волоске одного слова.

Эксгибиционизм и мошенничество

Эксгибиционизм - это действия, при которых самость под воздействием Эго проявляется во всей полноте своего выражения, символичного для всей личности. Эксгибиционизм представляет собой жизненно важный аспект индивидуации, независимо от того, принимает ли он форму демонстрации ребенком своих умений и удовлетворенности ими или самовыражения взрослого человека во всей его творческой полноте. Если архетипические энергии эксгибиционизма принимают патологическую форму, они сливаются с Эго, что приводит и к инфляции Эго, и ограничению самости - прекращению ее раскрытия вследствие деинтеграции [2]. В своей здоровой форме энергии эксгибиционизма ощущаются отдельно от Эго. Но даже когда отмечается это разделение, все равно при здоровом эксгибиционизме существует некоторое слияние Эго с архетипическими энергиями. Процесс индивидуации никогда не бывает свободным от «загрязненных» состояний: очищение и отделение Эго от слияния с архетипическими энергиями - это постоянно протекающий процесс. Следовательно, не существует четкой разделяющей линии между здоровой и патологической формой эксгибиционизма, однако его патологические структуры наиболее явно проявляются у пограничного пациента.

С одной стороны, черты эксгибиционизма, которые проявляются у пограничного пациента, у нарциссического пациента глубоко скрыты и, как правило, начинают проявляться только вместе с началом трансформации нарциссической личности [5]. С другой стороны, в психической структуре нарциссической личности, в силу присущей ей большей степени связности, может содержаться гораздо более высокая энергия эксгибиционизма, чем у пограничной личности.

Чтобы показать патологический эксгибиционизм пограничного пациента, полезно привести некоторые иллюстрации. Мужчина, пограничный пациент, говорит: «Если увидят мое истинное лицо, меня убьют. Я слишком чувствителен к критике». У этого человека простое желание быть на виду формирует две противоположные тенденции: к полному слиянию или к полной потере контакта. В какой-то момент человек ощущает себя в безопасности, фантазируя о своем поглощении другой личностью; в следующий момент это состояние слияния приводит его в ужас, ибо вызывает у пациента ощущение крайней уязвимости в случае угрозы отвержения или поглощения, что приводит его к потере идентичности. В процессе терапии у меня обычно появлялось ощущение, что пациент хочет слиться со мной, однако на смену этим состояниям часто приходили продолжительные состояния напряжения, характеризующиеся отсутствием всякой связи.

Другой пограничный пациент говорит о том, что его замучили его сексуальные энергии. При этом он не только подвергает риску свою уязвимость, проявляя эти энергии, но вместе с ними он проявляет свое властолюбие и жадность, и прежде всего - охватившее его желание поглотить своего партнера.

Женщина-пациентка объясняет, что ее охватывает ужасное чувство стыда, когда она начинает просто быть, а не действовать, ибо во время бытия она боится, что ее никчемность станет очевидной, и никто не будет принимать ее всерьез. Другая пациентка стала мне рассказывать о чем-то хорошем в ее жизни, а затем вдруг вообразила, что находится внутри стеклянного кубка. В ответ у меня появилось такое чувство, словно я общался с рассказчицей, которая «отыгрывала» интенсивные чувства; значит, эти чувства до меня не доходили, так как ее аффект был отсечен. Эта пациентка боялась, что если она будет просто оставаться самой собой, то она может ожидать от меня лишь вялую реакцию, лишенную всякого интереса: именно так на нее обычно реагировал ее отец. Самые навязчивые страхи пограничной личности, как правило, оказываются подлинными. В данном случае стеклянный «кубок» убедительно указывает на продолжающееся одиночество моей пациентки. Она может спокойно жить внутри своего «кубка», но ей ужасно раскрыть свои мысли и переживания другому; сосредоточенные в ней энергии слишком интенсивны, чтобы их сдерживать.

Если пограничный пациент заявляет о своих слишком сильных эксгибиционистских энергиях, нам следует понять: это утверждение о всемогуществе часто выражает его убежденность в том, что если бы он действительно ощутил в себе и проявил силу и стремление к творчеству, то этим энергиям не смог бы соответствовать ни один человек, и тогда обязательно последовало бы отвержение и покидание. В формирование этой системы убеждений внесли свой вклад детские переживания пограничной личности и по существу в последующей жизни, когда проявляются ее эксгибиционистские энергии, она часто испытывает отвержение. Но оказывается, что это ожидание не всегда себя оправдывает; оно основано на ощущении всемогущества и должно быть оспорено. Эти две возможности - отвержение и ощущение принятия - у пограничной личности переплетаются между собой; более того, пограничная личность имеет склонность провоцировать сложности, так как она обычно вступает в отношения, в которых сами собой исполняются плохие предсказания. Если мы претендуем на понимание пограничной личности, то должны признать, что общепринятые понятия инфляции и всемогущества часто служат слабым свидетельством наличия глубинного страха, присутствующего, например, в таких заявлениях: «Я стану слишком сильным» или «Я стану такой жадной, что проглочу тебя». Нам следует осознавать, что пограничная личность открыта проникновению мощных архетипических энергий, которые могут эмоционально подавить и расщепить Эго. Поэтому извержение этих энергий сокрушает и самого человека, а часто вместе с ним и объект.

Нарциссическая личность защищена от воздействия архетипических энергий нарциссическими защитами. Система защит пограничной личности является менее связной; такому человеку приходится зависеть от защит, которые являются архаичными и фрагментарными. Нарциссическая личность может оказаться слабой, если рушатся ее защиты, но она может легко восстановиться с помощью эмпатических реакций терапевта. Восстановление пограничной личности происходит значительно медленнее.

Вследствие крайней уязвимости пограничной личности, связанной с эмоциональным переполнением, считается, что эксгибиционистские энергии являются для нее опасными; даже небольшая их доля вызывает чувство вины, страх, панику и стыд. То же самое относится к нарциссической личности, когда ее самооценке угрожает потеря контроля. Но у пограничной личности угрозе эмоционального переполнения часто сопутствуют гораздо более глубокие проблемы. Как правило, преобладает ощущение бессмысленности, и появляется ощущение, что не существует ничего, - то есть, аутентичной самости. Вместо нее ощущается только пустота и обман. Один самых глубинных страхов пограничной личности связан с проявлением мошенничества. Хотя у нее присутствует и страх перед внешним выражением своих энергий, и контрфобический избыточный эксгибиционизм, обычно они скрывают более глубокую проблему отсутствия аутентичной самости. Эксгибиционизм и ощущение мошенничества соединяются в психическом состоянии пограничной личности; если терапевт может уловить эту связь, часто проясняются запутанные и сложные взаимосвязи.

На сессии групповой терапии одна женщина спросила ведущего: «Если кто-то пришел на ваш первый семинар, следует ли ему заплатить, если он придет на следующий?». Ведущий смутился, смутились и другие члены группы. Никто не мог понять, о чем идет речь. Она повторила. Опять никто не понял. Причиной этой путаницы был отщепленный гнев, который был скрыт за этим внешне ясным вопросом. Более честное высказывание выглядело бы так: «Вы хотите, чтобы я пришла на ваши семинары; всем своим поведением вы показываете, что хотите, чтобы это желание исходило от меня. Если я буду продолжать их посещать, а на самом деле я их посещать не хочу, почему я должна платить?» Сама женщина совершенно не осознавала, почему ее не поняли. Но само по себе ее высказывание, которое было двусмысленностью, заключавшей в себе то, что она действительно чувствовала, вызвало у всех смущение; каждый член группы понял по-разному, что она на самом деле сказала. Боязнь этой женщины эксгибиционизма - в данном случае боязнь выразить свои истинные чувства - была слишком сильной, чтобы она смогла его сдержать. И, как следствие, она испытала расщепление, из-за которого ее истинные чувства и ее вопросы, - в особенности ее агрессия - выразились в выхолощенной форме. В такой манере поведения явно просматривалась некоторая степень садизма: смущение других людей вызвало у этой женщины редкое и приятное ощущение, что на нее обращают внимание. Но в этом контексте проявилась гораздо более глубокая проблема, связанная с усилиями этой женщины скрыть свое ощущение бессмысленности и неаутентичности. Обычно такое беспорядочное и сбивчивое состояние констеллируется у другого человека посредством проективной идентификации.

Одна из моих пациенток начинала сессию с рассказа о том, что ее огорчило. Когда она говорила, у меня появлялось ощущение тупости и апатии; я с трудом пытался найти ответ и быть спонтанным. Единственной фразой, которую мне удалось отыскать, была следующая: «Это очень интересно». На самом деле я был искренним в своем ответе, так как чувствовал, что она мне рассказывала о самой себе, и что ее повествование стало результатом большой психологической работы, которую она уже проделала. Но мой ответ очень плохо соответствовал моему восприятию, и моя краткая реакция ее расстроила. Она пожаловалась мне, что мой ответ был обезличенным и отчужденным.

Как только она высказала мне свои чувства, я ощутил прилив энергии, и мне стало легче ей отвечать. Теперь я мог ей сказать, что имел в виду, когда сказал «очень интересно», и увидел, что мой ответ ее удовлетворил. Я смог также ей сказать, что на меня произвело большое впечатление то, что ее огорчило; то есть, я высказал свое личное отношение к ее рассказу и, наконец, признал, что мое замечание «очень интересно» было невыразительной реакцией на ее огорчение. Пациентка задала мне вопрос, которого я совсем не ожидал: «Почему вы сначала сказали, что вам очень интересно?» Только тогда я осознал, что она сформировала со мной контакт, расстроившись в ответ на мое замечание, и что с самого начала, как только она начала свой рассказ, из-за недостатка контакта с ней я расслабился; первое чувство, которое у меня возникло, - что я плыву против течения отупения.

Поразмышляв над этим взаимодействием, я осознал, что моя изначальная реакция показалась этой женщине прямо противоположной той, которую она ожидала. Она хотела получить теплый, искренний и заинтересованный ответ. Вместе с тем она отстранилась от меня и относилась ко мне как зрителю, по отношению к которому она соблюдает соответствующие договоренности. Но как только она мне пожаловалась, мои ограничения исчезли, и я смог проявить к ней простую прямую эмпатическую реакцию, которую она ждала. По существу моя установка по отношению к ней изменилась: начиная с почти нейтральной до обеспокоенности тем, что же действительно происходит между нами.

Но почему же моя вовлеченность была такой вялой? В чем заключалась ключевая причина моего первого краткого ответа? Разумеется, я мог просто осознать свой садизм как реакцию на отсутствие с ее стороны эмоционального контакта. Такая разновидность контрпереноса обычно возникает у терапевта в процессе работы с нарциссической личностью и представляет собой ненависть терапевта за то, что пациент к нему относится так, словно он не является реальной личностью. Или же ограниченная до минимума реакция терапевта по отношению к нарциссическому пациенту может быть вызвана реакцией, связанной с сопротивлением пациента идеализированному переносу. Но у этой женщины присутствовало что-то еще; под искренним чувством огорчения присутствовало невыносимое ощущение отсутствия к ней базовой любви. Она тоже чувствовала отупение и опустошенность и была убеждена в том, что ее рассудок представляет собой чистый лист и что ей нечего предложить. Моя минимальная реакция объяснялась тем, что у нее произошло отчуждение от этих чувств и что я их интроецировал.

Нарциссическая личность сливается с эксгибиционистским аспектом самости; пограничная личность от него отчуждается. Когда у нарциссической личности констеллируется грандиозно-эксгибиционистская самость, ее контролирующее воздействие на других указывает на состояние слияния Эго и самости. В этом смысле нарциссическая личность может оказаться совершенно неразвитой, независимо от того, будем ли мы считать это состояние вторичным слиянием [3] или задержкой в развитии [4], для продолжения которого ожидаются эмпатические реакции. Но у пограничной личности эксгибиционизм (и самость) развиваются по-разному, и ее здоровыми эксгибиционистскими проявлениями обычно злоупотребляют родительские фигуры. Пациенты говорят о том, что, раскрывая родителям свою аутентичную самость, они лишь узнавали, что их ценили только как исполнителей родительской воли, а не как индивидуальность, и что на их истинные чувства не обращали внимания, даже если они попадались на удочку и верили, что такие чувства действительно существуют. Часто пограничная личность будет горько жаловаться, что родители сначала поощряли ее способности, а затем категорически отрицали в соответствии со своими прихотями. Такая динамика родительского злоупотребления часто оказывается пагубной. В таких случаях человек ощущает ее как насилие над самостью и, чтобы выжить, не находит другого способа, кроме отчуждения от эксгибиционистских устремлений или проявления их в форме, гарантирующей их отвержение.

Представляя собой отщепленную структуру, эти эксгибиционистские влечения затем обретают автономную идентичность, в значительной степени ставшую аморфной под воздействием интериоризированной ярости, направленной против самости и против родительских фигур. Как только травматические переживания заряжают эту «систему» энергией, она по существу становится внутренним врагом. Ясно, что в таком случае любое истинное раскрытие самости станет побуждать эту систему к действию, а значит, вызовет связанные с ней боль и ненависть. Но самый пагубный аспект этого процесса заключается в том, что аутентичная самость, вместе со своей эксгибиционистской компонентой, отщепляется и удаляется. Проникновение в этот внутренний мир пограничной личности приводит к выявлению самой ужасной «истины»: бесконечной, всепроникающей пустоты. Отделение и отчуждение становится формой жизни, а вступление в контакт с отчужденными эксгибиционистскими энергиями представляет собой рискованное предприятие, выдержать которое могут лишь очень немногие люди, обладающие немалым героизмом. Но хотя раскрытие самости приравнивается к психологической смерти, ее сокрытие считается мошенничеством. Пограничная личность живет между этих миров, присутствуя в них обоих, но не принадлежа ни одному из них; отсюда следует, что отчуждение от боли, вызванной несоответствием, приносит временное облегчение.

Вследствие ранних нарушений объектных отношений у пограничной личности формируется слабая, и практически бездействующая самость. Ибо для некоторых пограничных личностей выполнение интеллектуальной работы становится навязчивой деятельностью, которая подменяет управляющую функцию самости, но в процессе этой деятельности расшатываются остающиеся крупицы бытия. Другая альтернатива формирования действующей внутренней самости человека - это установление трансцендентной связи с нуминозным, но обычно это получается только из-за недооценки Теневой стороны жизни. Хотя, как правило, связь с духовными энергиями отчасти является подлинной, эти попытки ее формирования обычно используются в качестве отчуждающей манипуляции, чтобы не признавать наличие болезненных внутренних состояний отвержения и связанных с ними негативных аффектов, таких как ярость и ненависть. Вместе с тем, несмотря на эту отчуждающую организацию психики, у пограничной личности часто можно обнаружить более глубокую связь с религиозной сферой, чем у нарциссической личности, которая больше озабочена внешними проявлениями и имеет склонность к более поверхностным убеждениям. Связь пограничной личности с религиозной сферой может быть использована во вред, с целью отчуждения, но при излечении пограничного расстройства человек часто обретает нуминозное переживание, которое сохранилось, хотя и несколько видоизменилось. В отличие от пограничной личности, религиозные устремления нарциссической личности имеют тенденцию к быстрому истощению, а следовательно ее связь с сакральным является менее аутентичной. Экзальтированные образы и поверхностная интуиция часто заменяют нарциссической личности аутентичное религиозное переживание.

Пограничная и нарциссическая личность по-разному относятся к своей индивидуальной истории. Например, находясь в состоянии отчаяния, пограничная личность может испытывать отсутствие эмпатии, которое у нее проявляется в безжалостном и безразличном поведении, и она действительно может становиться безжалостной. Но эта безжалостность вызывает самые большие огорчения. Ибо пограничная личность может себя вести так, словно Другого вообще никогда не было: история и непрерывность времени решительно исключаются, и успешная проработка всех отношений в прошлом отвергается. При работе с нарциссической личностью осознание терапевтом отсутствия у него эмпатии и сообщение об этом пациенту, как правило, восстанавливает терапевтический процесс до его исторического контекста, который был подавлен яростью пациента, вызванной отсутствием такой эмпатии в прошлом. Но при работе с пограничной личностью человек часто словно попадает на необитаемый остров, в болезненное состояние, для которого основная истина заключается в том, что между терапевтом и пациентом вообще не существует никакой связи.

Нарциссическая личность имеет весьма смутное представление о своей индивидуальной истории. Частое повторение эпизодов является симптомом отсутствия твердого представления о своей истории и потребности чувствовать свою состоятельность [6]. Пограничная личность может иметь острое ощущение своей индивидуальной истории, но при этом она готова разрушить ее на части и, видимо, может на основе ее фрагментов создать психическую атаку. Ярость и ненависть, порождающие эту атаку и вызывающие чувство вины, затем становятся основной угрозой ощущению идентичности пограничной личности. Эти аффекты часто вызывают глубокую регрессию и приводят к психотическим состояниям, в которых продолжается распад идентичности.

Нарциссическая личность хорошо приспосабливается к социальному взаимодействию и становится в нем весьма искусной, зная как искушать партнера и как им манипулировать. Пограничная личность, напротив, оказывается вне социального взаимодействия. Ее жизнь похожа на постоянную игру, в которой ключевым является следующий вопрос: насколько мне будет плохо на этот раз? Эти негативные ожидания почти произвольно проецируются на окружающих. Неопределенность возникает из-за обычной встречи с друзьями, поступления на новую работу, предстоящей сдачи экзаменов, - то есть, практически из-за всего. С точки зрения пограничной личности все остальные «знают правила и соответствуют им»; только пограничная личность может противостоять тому, что считает своей тяжелой долей, надеясь на то, что ее неловкие усилия останутся незамеченными. По существу, обычно пограничная личность «не соответствует», так как процессы расщепления истощили ее внутренние ресурсы и нарушили позитивную идентификацию.

Мы можем сказать, что нарциссическая личность в очень раннем возрасте была призвана реализовать свои возможности - стать такой, какой она в сущности может быть. Присущие ей способности и возможные результаты их приложения больше оценивали родительские фигуры, чем сам человек. В младенческом и детском возрасте нарциссическая личность страдала от опустошающей ненависти, порожденной завистью. Жизнь нарциссической личности представляет собой непрерывное влечение к деятельности, перемежающееся с состояниями депрессии и регрессии [4].

Потенциальные возможности пограничной личности редко принимают связную форму; при этом такой человек не находит никакого утешения в мучительной для него «особости», преследующей нарциссическую личность. Более того, аффекты, которые вызывают у нарциссической личности лишь временные мучения, яростно атакуют изнутри пограничную личность в борьбе за ее индивидуацию. Оказывается, что пограничная личность находится в такой близости от поля преследующих ее энергий, что постоянно может подвергаться психической фрагментации.

В то время как нарциссическая личность использует людей, пока не удовлетворит свои потребности, и отказывается от них, только когда другие жертвы покажутся ей более соблазнительными, пограничная личность способна только на более короткое взаимодействие. Сегодня «Другой» оказывается для нее воплощением всего великолепного и заслуживает самого высокого одобрения; на следующий день, когда пограничная личность видит все в «плохом свете», этот (очевидно, тот же самый) Другой оказывается отвратительным. Атмосфера может стать напряженной, и тогда Другому становится трудно дышать, и он перестает свободно себя чувствовать. Этот прежде обожаемый Другой может слишком много говорить или, наоборот, ощущать, что ему трудно что-то сказать. Относительно легко распознать переживание отвержения, исходящего от нарциссической личности, и отреагировать на него, ибо как только удается выявить природу нарциссического переноса, часто появляется возможность успокоиться и признать его цель. В случае пограничной личности все происходит совершенно иначе. В этом случае человек чувствует побуждение что-то сделать, и если тщательно исследовать эти чувства, то скоро прояснится, что бессознательное намерение терапевта заключается в том, чтобы пережить ситуацию, не потеряв ощущение идентичности. Появляется все возрастающая тенденция все знать и иметь полное представление о том, что происходит. Это стремление к всемогуществу усиливается благодаря ощущениям механистичности, многословия и освобождения от телесной оболочки.

Бывают такие периоды, когда пограничная личность является «нормальной» в лучшем смысле этого слова, то есть обеспокоенной тем, что происходит в душе, осознающей страдания других людей, и эти страдания ее огорчают. На самом деле пограничная личность часто является более искренней, чем «нормальный» человек. Стоит поразмышлять над тем, что колебания между состоянием «все хорошие» и «все преследуют» могут быть защитами, мобилизованными против этого центрированного состояния души, так как быть искренним в своих проявлениях - значит переживать нестерпимую боль.

У нарциссической личности очень мало страстной человечности; такие люди вообще настолько отрезаны от своего внутреннего мира, что представление о душе становится бессмысленным. Знакомство с душевной сферой пограничной личности нельзя назвать мимолетным, но она тщательно хранит эту связь от посторонних взглядов. Самым основным способом такого сокрытия является отчаяние. Нарциссическая личность не страдает от отчаяния, так как оно осмотрительно подвергается отрицанию благодаря связной и плотной нарциссической защите.

Клинический случай

Мой пациент «Джим», сорокачетырехлетний мужчина, рассказывал мне о доме, который он хотел купить. Я указал ему на особенности в его поведении, которые я ощущал как навязчивые действия, скрывавшие его тревогу, связанную с приобретением дома. Он признался, что не хотел сосредотачиваться на этой тревоге, так как ощущал в ней опасность. «Моя тревога может мне сказать, насколько неудачно это приобретение», - сказал он и стал рассуждать о том, что если он будет часто обращать внимание на свою обеспокоенность, то пропадает его горячее желание купить этот дом. На самом деле его мать уже возражала против покупки дома. Я попросил его обратить внимание на свою тревогу, и когда он это сделал, я почувствовал, что между нами существует эмоциональное поле тревоги. Мое воображение сконцентрировалось на некоторых деталях его рассказа о доме, в первую очередь, на его ожидаемой радости от того, что он станет собственником, и на сразу появившемся страхе, который испортил эту радость. Затем у меня возникло такое чувство, словно возраст Джима изменился: как будто напротив меня сидел маленький мальчик. Моя возрастающая тревожность и напряжение в теле также побудили меня указать на проблемы, которые скрывались за этим страхом. Например, я сказал ему о его озабоченности тем состоянием, в котором находится колодец, из которого придется брать воду. Несколькими неделями раньше он в основном говорил о водопроводной системе, которая позволила бы владельцам нескольких соседних домов пользоваться одним колодцем. Чтобы не лишать его радостного возбуждения, мне пришлось не обращать внимания на свое ощущение дискомфорта, возникшее в ответ на его реакцию. Но теперь я мог исследовать его сомнения, не лишая его энтузиазма.

На следующей сессии Джим стал обсуждать дом более подробно. На этот раз он похвалил инспектора строительного надзора, который так ответственно подошел к проблеме, связанной с колодцем. В этот момент я остановил его и попросил уточнить детали. Он ответил, что «если бы продавцы стали настаивать на том, чтобы я взял на себя ответственность за состояние колодца, я не стал бы покупать дом». Этот ответ показался мне странным, так как, видимо, находясь в состоянии раздражения, он отказался бы от своего желания купить дом. Я вместе с ним стал исследовать его желание, испытывая некоторый подъем энергии, и вдруг почувствовал, что могу рассуждать о колодце так, словно знаю о нем очень много. Затем я остановился, так как осознал явно выраженную, неуклюжую идеализацию меня Джимом, которая несомненно дала толчок внезапно появившемуся у меня потоку «знаний». Джим продолжал говорить несколько эмоционально: «То, что здесь случилось, очень важно, - сказал он, - так как я не имел никакого представления, что я думаю об этом колодце. Все, что я знаю, - я не хочу, чтобы вы, или кто-то еще, подумал, что я - человек незрелый. Как-то я должен был узнать, что ваше мнение является совершенно правильным в отношении того, что делать с колодцем. Сам я ничего об этом не знаю».

Затем Джим попытался сгладить это признание, прибегнув к рациональным объяснениям. Я его остановил, заметив, что в наших отношениях присутствует тревога. Джим удивился тому, что у него возникла тревога. В результате нашего совместного исследования этого поля тревоги я пришел к выводу, что он испугался, и прямо об этом сказал. Он ответил: «Да, но почему?» В свою очередь я предположил: его страх мог появиться из-за того, что он рискнул управлять своим собственным творческим процессом, воплотившимся в его смелом решении купить дом. Я добавил, что он оказался в такой же ситуации, как любой маленький ребенок, проходящий процесс отделения от своей семьи, и что он пришел в ужас, что его любой самостоятельный, автономный поступок приведет к его отвержению. Затем я объяснил, что на любую его мысль и на любое его намерение всегда влияло его ожидание: что о них подумают другие и, в особенности, я.

В этой ситуации у меня возникло ощущение, что мы приклеились друг к другу, как сиамские близнецы. Такого чувства у меня не было раньше, когда я находился в идеализированной позиции «всезнающего». Как только идеализация исчезла, и мы вступили в конфронтацию со скрытым страхом Джима его отвержения, наша психодинамика изменилась. Теперь у меня появилось чувство, что мы соединились в состоянии слияния. Казалось: то, о чем думал я, хотелось бы думать ему, а все, что я чувствовал, хотелось бы почувствовать ему или узнать с помощью интуиции. Вскоре у Джима наступило болезненное осознание, что эта «мимикрия», какой бы неприятной она ему ни была, представляла собой его механизм выживания. Я стал мишенью двух нарциссических конфигураций, которые сменяли одна другую: идеализированного переноса и близнецового зеркального переноса. Вместе с тем было очевидно, что ни один перенос не мог привнести связность, доступную личности с нарциссическими расстройствами. Эти виды переноса могут в достаточной мере защитить нарциссическую личность от скрытого в глубине ужаса преследования, которому сопутствует страх отвержения. Но в случае с Джимом эти состояния отвержения легко просачивались в сознание.

Так как Джим страдал нарциссическим расстройством личности, я не больше мог продолжать работать, как раньше, ибо от моих интерпретаций и моего имагинального проникновения он мог прийти в ужас и, вполне возможно, у него могла возникнуть нарциссическая ярость. Психика Джима с преобладающей в ней фрагментарностью, мешала формированию связно-защитной структуры, которую идеализирующий и зеркальный перенос индуцировали у нарциссической личности, создавая ей возможность контроля над объектом. В данном случае связность была одновременно и достоинством, и недостатком. Нарциссическая личность может довольно легко «выходить сухой из воды» в жизни, зачастую испытывая лишь минимальные страдания. Но ценой, которую приходится заплатить, является поверхностность личности, черта, которая усугубляется с возрастом. Когда у Джима ослаб нарциссический перенос (который был пограничной личностью с характерным для нее «как будто»-качеством), его заменил навязчивый контроль; как только этот контроль ослаб, стал очевидным целый омут боли и отчаяния. Точно такие же аффекты существуют и у нарциссической личности, но нарциссическая защита и особые виды переноса защищают человека от глубоких переживаний этих аффектов.

Но я смог пойти дальше с Джимом, который к этому времени вступил в контакт со своим страхом. Нам мало помогло знание того, что он испытывает страх. Эго пограничной личности и ощущение самости были серьезно ограничены, а связь с бессознательным (как, например, при переживании страха) была слабой и явно не способной соединить человека с его самостью - ядром его идентичности. Связь с бессознательным посредством интерпретаций терапевта могла вызвать у пациента более сильное ощущение беспомощности, чем обычно.

Я попросил Джима полностью сосредоточиться на своем страхе. Как только он сконцентрировался на своих опасениях, я начал видеть в нем маленького ребенка. Он тоже смог представить внутреннего четырехлетнего мальчика, который, казалось бы, приспособился к своему окружению, по существу испытывал тревогу, смущение и неуверенность во всех своих чувствах, несмотря на свое прекрасное поведение. Для этого четырехлетнего мальчика жизнь представляла собой игру на выживание. Ее характерной чертой было последовательное выживание в каждый последующий момент. При этом осознавание мальчиком этого состояния было защищено гуттаперчевой Персоной, и существующий внутри Джима ребенок не знал, как ужасно он себя чувствует.

Я попросил Джима попытаться ощутить телесную близость с этим ребенком. Джим ответил, что чувствует с его стороны сопротивление, ибо мальчик казался ему пустым и крайне циничным. На самом деле он ненавидел этого мальчика, и ему было очень стыдно, что мальчик является частью него. Он ощутил глубоко скрытый цинизм это мальчика и его недоверие, связанное с тем, что каждый человек представляет для него смертельную опасность. Вместе с тем Джим почувствовал, что мальчик мог получить полезные инсайты и даже мог решить проблему, связанную с колодцем, в доме, который он хотел купить.

Я объяснил Джиму его чувство общей несостоятельности и его склонность идентифицироваться с желаниями других (даже исключая то, что он мог бы хотеть для себя), которая относилась к его внутренней детской части. Эта детская часть включала в себя эти состояния Джима, которые становились средством общения с ним. Но это объяснение не слишком помогло Джиму из-за ужаса, который он испытывал, обнаружив внутреннего ребенка. Затем он спросил, должен ли он «позволять ребенку говорить на встрече с агентами по продаже недвижимости», и я ему ответил, что если он сможет себе представить ребенка в непосредственной близости от себя, значит, он укрепит связь со своим собственным телом. Позже он смог почувствовать эту связь на деловых встречах, и тогда он, наконец, удивился возможности многое для себя прояснить и появившейся у него уверенности в себе. Совершенно очевидно, что в детской части личности Джима содержались ключевые аспекты самости, которые подверглись отщеплению в результате его ранних детских переживаний.

Было бы сомнительным и весьма рискованным предприятием так работать с пограничными личностями с более серьезными нарушениями, как я работал с Джимом. Ибо для пограничных личностей с более серьезными нарушениями отщепление, отрицание и ощущение беспомощности оказывается более изменчивым. Джим мог отчасти выдерживать процесс, протекавший у него внутри; другие люди, у которых эта способность развита меньше, могут быстро почувствовать себя подавленными бременем внутреннего ребенка. Пограничные пациенты часто имеют амбивалентное чувство по отношению к своему внутреннему ребенку, потому что ребенка, который появляется сначала, нельзя назвать ни хорошим, ни любящим. Отщепленную детскую часть личности часто ненавидят, так как ее отчаяние и ярость вторгаются в Эго и потому что (в той мере, в которой это связано с коллективными нормами) она делает все, что «не следует делать», выражая при этом острые аффекты. И пациент, и терапевт могут имагинально проявлять внимание к ребенку и, как это происходит в некоторых шаманских практиках, непосредственно к нему обращаться, чтобы установить надежную связь между ним и Эго. Таким образом терапевт может непосредственно заниматься бессознательным пациента, а не применять интервенции и интерпретации, идущие через его сознание. Часто мы должны имагинально представлять внутреннего ребенка и заниматься им и защищать его от родительской ненависти и отщепленных защитных механизмов. Джим мог поддерживать контакт с внутренним ребенком в течение нескольких недель. Затем под воздействием новой ситуации эта связь распалась, и он вернулся к обычным интеллектуальным защитам. Тогда мне пришлось восстановить его внутреннего ребенка и стать его защитником. Разумеется, такая поддержка постепенно мягко ослабевает, как только она становится менее нужной пациенту, и он может более свободно сохранять внутреннего ребенка.

Согласно предположениям, этот терапевтический метод использует имагинальную установку, в соответствии с которой терапевт активно занимается психикой пациента. Без такого взаимодействия пациент не сможет интегрировать отщепленные части своей личности. Более того, отщепленная детская часть смертельно боится взрослой части, которая хочет ее гибели. Следовательно, терапевт должен стремиться к имагинальному воздействию, ибо только интерпретации оказывают слишком неровное воздействие на пациента и заставляют его чувствовать свою беспомощность.

Если бы у Джима было нарциссическое расстройство личности, характеризующееся более стабильным идеализирующим и зеркальным переносами, у меня бы не было необходимости имагинально воздействовать на его внутренний мир. Я был бы должен просто проявлять эмпатию по отношению к очевидным и контролирующим требованиям идеализации и отзеркаливания. Если же этот метод применяется к пограничному пациенту, то терапевт поддерживает относительно нормальную/невротическую часть пациента и вместе с тем проникает в гораздо более важный мир отчужденного внутреннего ребенка личности пациента.

Литература:

1​ Charlton, R. Lines and shadows. The Borderline Personality in Analysis. -Wilmette: Chiron Publications, 1988

2​ Fordham, M. The Self and Autism. - London: William Heinemann Medical Books Ltd, 1976

3​ Kernberg, O. Borderline Conditions and Pathological Narcissism. - New York: Jason Aronson,1975.

4​ Kohut, H. The Analysis of the Self. - New York: International Universities Press, 1971

5​ Masterson, J. Psychotherapy of the Borderline Adult. - New York: Brunner Mazel, 1981

6​ Schwartz-Salant, N. Narcissism and Character Transformation. - Toronto: Inner City Books, 1982

Доктор Натан Шварц-Салант - юнгианский аналитик, выпускник Цюрихского Института К.Г.Юнга, член Международной Ассоциации Аналитической психологии (IAAP), имеет более сорока лет частной аналитической практики в Нью-Йорке, Принстоне и Нью-Джерси, президент Центра аналитических перспектив, в котором объединяются психоаналитический и юнгианский подходы, один из главных партнеров ведущего американского психологического издательства  Хайрон Пабликэйшнс.

 

Доктор Шварц-Салант является автором многочисленных статей и книг по юнгианской психологии. Будучи автором концепций интерактивного поля и комплекса слияния, он подробно описал применение образов алхимии к анализу переноса и контрпереноса при лечении нарциссических и пограничных нарушений.  Доктор Шварц-Салант преподает в разных странах мира, и его книги переведены на немецкий, итальянский, японский и русский языки («Нарциссизм и трансформация личности», М., Класс, 2007).