КОНЦЕПЦИЯ СОПРИЧАСТНОСТИ*
Верена Каст
В самом глубочайшем смысле все мы фантазируем, исходя не из нашего внутреннего содержания, а из того, что находится между нами и другим человеком.
Письмо К.Г. Юнга Джеймсу Киршу, [Letters, vol. 1].
Verena Käst is a professor of psychology at the University of Zurich and a training analyst and lecturer at the C. G. Jung Institute of Zurich. She lectures throughout the world and is the author of numerous books on psychological issues, including “The Dynamics of Symbols”, “Fundamentals of Jungian Psychology”, “Imagination as Space of Freedom”, “Growth through Emotions”, “Interpretations of Fairy Tales”, “The Nature of Loving”, and “The Creative Leap”.
Верена Каст — профессор психологии Цюрихского Университета, а также обучающий аналитик и лектор в Институте К.Г. Юнга в Цюрихе. Она читает лекции во всем мире и является автором многочисленных книг, посвященных аналитической психологии, включая The Dynamics of the Symbols, Fundamentals of Jungian Psychology, Imagination as the Space of Freedom, Growth through Emotions, Interpretation of Fairy Tales, The Nature of Loving, and The Creative Leap.
Краткое содержание: Концепция интерактивного поля, подразумевающая соединение коллективного и индивидуального бессознательного
Abstract. The conception of interactive field, including the experience of a “convergence” of the collective and the personal unconsciousness, helps us locate processes that contribute to more conscious relationships. It means that two persons engage in a process of interpreting the factors that influence them both consciously and unconsciously. Symbolic forms such as fairy tales broaden the interactive field between the analyst and analysand without breaking all the boundaries. Symbols allow the closeness of deep understanding without crowding. Lack of the distance provokes destructive maneuvers of defense. Imaginative work allows the interactive field without depriving analysands of their own point of view. This gives them of following the developmental course toward which the psyche itself is leading. Later interpretations of this imagination experience need not reduce the autonomy of the psyche. These interpretations are not the demonstrations of greater knowledge, but rather legitimate and necessary steps toward orientation. Two different clinical cases, applying the conception of interactive field are regarded: one – with the using of method of collusive transference-cou
Key words: interactive field, therapeutic method, participation mystique, collusive transference-cou
Ключевые слова: интерактивное поле, терапевтический метод, мистическая сопричастность, негласный сговор в отношениях переноса- контрпереноса, сказка, активное воображение.
Введение
Трансформацию в психотерапии можно наблюдать в критические моменты, характеризующихс
Символы активируются в терапевтических отношениях, когда аналитики проявляют интерес в целом к личности своих пациентов, включая уникальные стороны их личности, возможности и запреты. Этот интерес обычно вселяет жизнь в бессознательное и приводит к такому восприятию символов, когда выясняется их значение. Такие символы следует проработать, придать им форму и интерпретировать
Цель терапии заключается в том, чтобы выявить такие моменты начала роста, которые зарождаются в психике. Тогда мы станем лучше себя понимать, включая темные стороны своей личности, проекции которых становится легче идентифицировать
Активация бессознательного происходит в аналитических отношениях. Это близкие отношения, это встреча во время которой один человек всегда может о чем-то больше узнать у другого, это очень сфокусированная встреча, благодаря которой жизни открываются новые грани нашей личности, которые встраиваются в наше бытие. Одно из отличий аналитических отношений от непрофессиональн
________________
В 1929 году Юнг добавил в рабочий словарь психотерапии понятие контрперенос. В 1946 году он опубликовал свой труд «Психология переноса», который, на мой взгляд, остается единственной самой полной теорией переноса, контрпереноса и межличностных отношений.
СОПРИЧАСТНОСТЬ [PARTICIPATION]
Эго Мы Эго
Аналитика Отношения Анализируемого
Содержание бессознательного
1 1
Личное Личное
бессознательное бессознательное
Коллективное Коллективное
бессознательное бессознательное
МИСТИЧЕСКАЯ СОПРИЧАСТНОСТЬ
Общая бессознательная «атмосфера» отношений
Основа для психического заражения
Контрперенос предполагает такие «бессознательные отношения»
1 - Проекция перенос-контрпер
Приведенная мной диаграмма отношений переноса-контрпе
На мой взгляд, контрперенос является эмоциональной реакцией аналитика на анализируемого, в особенности, когда ведется работа над переносом. Между аналитиком и анализируемым образуются загадочные отношения слияния. При попытках описать это взаимное слияние возникла концепция интерактивного поля в психотерапии. Совместное бессознательное ощущается в качестве атмосферы существующих отношений. Оно является основой психического «заражения»; в качестве примера такого «заражения» можно привести ощущение женщины-аналитик
Благодаря творческой работе аналитика он (или она) может осознать основное символическое состояние в жизни пациента. Когда это случается, у пациента появляется ощущение, что его поняли. Его важное эмоциональное переживание нашло подтверждение, стало понятным другому и передалось обратно таким образом, что могло внести столь же существенный вклад в углубление самопознания пациента, как и в его осознание существующей у него дилеммы [3].
Интерпретация
Если отнестись всерьез к концепции интерактивного поля, то прежде всего следует расстаться с идеей, что существует только один знающий человек (аналитик), работа которого заключается в том, чтобы научить пациента. Но пока совместный «заплыв» с пациентом в «интерактивном море» не будет отвечать нашим потребностям в симбиозе, — т.е. пока не произойдет констелляция символов единства и целостности, — при появлении проблем, связанных с границами и с конфликтами, мы будем видеть себя безжалостно расчлененными на фрагменты. Это вызовет мучительные страдания. Слишком некорректны будут наши законные потребности в повышении осознания, самопознании и желании быть понятым другим человеком. И не следует особенно ожидать признания того, что здесь присутствует человек, который попросил ему помочь справиться с некой проблемой в жизни и в процессе интерактивного взаимодействия позволил себе ожидать от аналитика, что тот является профессионалом.
Эта дилемма между эмпатическим пониманием и связью между людьми в пространстве анализа, – с одной стороны, и потребности в прояснении и повышении осознания, – с другой, часто неверно понимается как дилемма метода и отношений. Такая дилемма присуща всей психотерапии в целом, и в особенности характерна для юнгианской терапии. Я полагаю, что овладение разными подходами позволяет нам оставить себя и больше доверять таинствам интерактивного поля. Дело не в противоречии метода и отношений. Дело в том и другом. В терапии бывают случаи, когда главную роль играет метод, а бывают случаи, когда становится крайне необходимым присутствие таинства.
Мне кажется, что одни методы, особенно те, где применяется активное воображение, больше подходят работе в интерактивном поле, чем другие. Такие интерпретативные подходы создают терапевтическую обстановку, позволяющую обеим сторонам легче войти в общий символический мир воспоминаний, значений и эмоций. Воображение предполагает свои собственные интерпретации, а не интерпретации, изначально предлагаемые аналитиком. Такие собственные интерпретации порождаются в отношениях между двумя людьми и их предрасположенно
Метод и таинство
Группа людей, отвечая на вопросы анкеты на тему «трансформация и анализ», выразила свое мнение относительно психотерапевтиче
Метод — это средство достижения цели. Наша цель состоит в том, чтобы довести до уровня сознания бессознательный материал: вытесненные воспоминания, эмоции, творческие возможности. Конечная цель заключается в восстановлении присущей психике тенденции к саморегуляции. Трансформация становится возможной, когда эта тенденция становится реальной и осознанной. Именно такой метод нам нужно найти в поисках возможности прояснить и извлечь из бессознательного скрытые там стороны нашей психики. Метод позволяет узнать и трудности человека, и его способности.
Метод — это способ раскрытия [1]
Любой метод что-то раскрывает, но вместе с тем любой метод что-то скрывает, мешая нам увидеть подходы, которые иначе были бы нам открыты. Величайшая опасность метода заключается в потреблении энергии, которая может потребоваться: мы можем многократно пользоваться этим методом, но при этом ни разу не добраться до истоков проблемы и ее сути. Мы можем применять метод только ради него самого, забыв себя спросить, зачем мы его применяем.
Например, мы можем очень подробно интерпретировать сновидение, но пренебречь содержащейся в нем страстью; учет эмоциональности сна может привести к совершенно иной его интерпретации. Или же мы можем так увлечься интерпретацией переноса и контрпереноса, что упустим из внимания быстро промелькнувший перед нами образ, который исчезнет раньше, чем мы заметим его присутствие. Мы видим лишь часть личности, и отвлекаемся, если видим ее намного яснее.
Сущность терапевтического метода — в терапевтических отношениях. Метод помогает придать этим отношениям форму, в которой содержится в высшей степени психологическая жизнь. Он дает возможность найти внешнее выражение внутреннему ядру пациента. Все методы, которые мы применяем, воздействуют на терапевтические отношения.
Состояние таинства
Когда я задаюсь вопросом о существующем в терапии соотношении между методом, таинством и трансформацией, я не противопоставляю терапевтические отношения методам и техникам (средствам терапевтического воздействия). Скорее, я уделяю больше внимания подбору методов, которые лучше всего подходили бы для раскрытия того, что от меня было скрыто: неожиданные сюрпризы в моей собственной жизни, что-то новое в мире, какая-то неожиданная форма отношений. В итоге создаются новые факторы, которые оказывают влияние. В конечном счете, именно посредством нашего влияния на других мы окончательно приходим к познанию себя. Влияние в межличностных отношениях является взаимным и циклическим, а не односторонним и линейным. Отношения включают в себя великое таинство, которое напоминает мне выражение «статус таинства», введенное Экхартом Вайзенхуттером, находившимся под впечатлением немецкого поэта-романтика Новалиса. Вайзенхуттер предположил, что в дополнение к семейному статусу, финансовому положению, профессиональном
Серьезное отношение к таинству порождает определенную установку. В терапии — это установка почтительного отношения к встрече, предшествующей высшему или продвинутому познанию. Познание достигается лишь благодаря усилиям и спокойствию, которые необходимы, чтобы совершить много шагов, ведущих к таинству. Кроме того, состояние таинства подразумевает непреходящее изумление множеству разных путей, которые могут выбирать люди, множеству разных вариантов, которые, к счастью или на беду, всегда выходят за рамки «человеческих возможностей» в нашем их понимании. Мы допускаем, что будущее каждого человека совершенно не ограничено. Жизнь нельзя прикрепить к какому-то конкретному месту или свести к конечному числу путей, которые ведут к заранее известному результату. Терапевты становятся партнерами и союзниками, которые помогают пациентам отыскать свой путь среди множества неведомых им путей. Доверие в открытых отношениях дает шанс терапевтическому процессу. Цель терапии включает в себя почитание состояния таинства в соответствии с мнением Вайзенхуттера, который видел цель терапии в том, чтобы «человек открылся по отношению к возможности своего творческого становления» [5].
Согласно формулировке К.Г. Юнга, в этом же заключается и цель терапии: встретить изменения в жизни с искрой творчества, как если бы жизнь была странствием. Но отчасти сущность творческой личности заключается в том, чтобы на время оставить поле невспаханным, под паром, навлечь на него засуху и переждать смерть. Становление творчества — это одна цель терапии; другая ее цель состоит в том, чтобы достичь внутреннего согласия на личностный рост, включающий в себя все пробы и ошибки, которые делают нас такими, кто мы есть [3].
Если мы отдаем предпочтение состоянию таинства, то концентрируемся не только на таинстве, происходящим с одним человеком, но и на общем таинстве процесса трансформации. Тогда формируется уникальная терапевтическая установка с применением методов, которые все время адаптируются и переадаптируются к человеку с целью раскрытия какой-то части таинства. В качестве терапевтов мы раскрываем эту часть таинства ради пациента и ради самих себя. Пациент перестает быть простой совокупностью комплексов, хотя комплексы, конечно же, сохраняются. Человек превращается в нечто большее, непостижимое и крайне интересное; именно это создает возможность трансформации. Внутренний процесс трансформации может на протяжении долгого времени оставаться невидимым и таинственным. Юнг всю свою жизнь посвятил работе, связанной с осознанием и экспериментирова
Видимо, одни терапевтические установки способствуют трансформации и личностным изменениям лучше, чем другие. Наверное, мы можем лучше способствовать изменениям, создав терапевтическую атмосферу, благотворную для состояния таинства. В таких условиях изменения оказываются менее тревожными и более ожидаемыми. Мне думается, что важно и то, что мы пытаемся описать происходящие в терапии процессы трансформации, что мы описываем их настолько точно, насколько это возможно, чтобы по самому краю пройти к главному таинству. Среди различных факторов, способствующих трансформации, мне бы хотелось подробнее обсудить один, который мне кажется самым важным.
Взаимное согласие на сопричастность как условие восстановления саморегулирующей функции психики
Так как методы никогда не бывают независимыми от терапии, в которой они применяются, я опишу связь между методом и таинством на примере клинического случая, предварительно сделав несколько замечаний.
Для Юнга психика была подобна живому телу, самоуправляющейс
Функция саморегуляции психики осуществляется через символы. Символы — это «поперечные сечения» человеческого опыта: они аккумулируют смысл в микроскопических формах и являются фокальными точками человеческого развития. Символы раскрывают актуальные темы в жизни, создающие нам трудности, и эти же темы создают нам новую перспективу. Таким образом, символы позволяют нам увидеть пути, следуя которым, мы можем развиваться. Более того, они нам показывают, что наши индивидуальные проблемы являются типичными человеческими проблемами, что нас очень поражает, когда мы заново открываем те же самые символы, которые, как мы считали, были нашими частными открытиями в сказках, мифах, художественной литературе и других произведениях искусства.
То, что область действия символов простирается от возможности налагать запреты до побуждения к развитию, становится ясным, когда мы начинаем понимать, как символы помогают нам видеть комплексы. Комплексы — это констелляции сконцентрированн
Если комплексы оказываются затронутыми в повседневной жизни, то наша реакция оказывается «слишком бурной». Эмоция, связанная с комплексом, несет нас, как мощная волна, а фантазии, сформировавшиеся в ситуации, породившей комплекс, искажают наше восприятие текущей ситуации. Мы стараемся не выходить из себя, применяя испытанные стереотипные защитные механизмы.
Например, многие люди страдают от комплекса, от которого следует избавиться. Это говорит о том, что в процессе жизни у них периодически появлялось чувство, что ими пренебрегают, и это переживание было для них очень болезненным. Они переживают трудное время, оказавшись в ситуации, в которой не спрашивают: «Неужели меня не уважают?» Если от таких людей избавляются, их эмоциональная реакция включает в себя все фантазии и воспоминания о том, как от них всегда избавлялись, искажая их представление о данной ситуации. Часто защитная стратегия заключается в том, чтобы вычеркнуть из памяти людей, которые от них избавились.
Эмоция, которая придает комплексу силу, содержит энергию, которая нужна эго-комплексу, чтобы справляться с этой проблемой, Но есть способ сделать эту энергию доступной: мы можем создать комплексу возможность для «внешнего самовыражения» в символических образах и формах.
Таким образом, символы — это рабочее место, на которое попадают комплексы здесь-и-теперь. Символы создают Эго основу, находясь на которой, оно может противостоять комплексам. Для такой конфронтации характерны оба аспекта: прямая и обратная перспектива. Символ стремится получить доступ к ним обоим: и к ожиданиям, и воспоминаниям. Он вызывает у человека воспоминания о тех ситуациях, которые оставили на нем следы и шрамы, и позволяет увидеть свет в конце узкого туннеля комплексов.
Отношения переноса-контрпе
Комплексы могут проявляться иначе, чем символы. Они проявляются во всех типах отношений, включая терапевтические, где часто порождают негласный сговор в отношениях переноса и контрпереноса.
Этот негласный сговор [8] описывает ситуацию, в которой поведение аналитика характеризуется полярностью по отношению к поведению пациента. Даже если аналитик осознает, что такой процесс поляризации существует, он (или она) может оказаться не в состоянии сразу его остановить. Стереотипный паттерн отношений снова и снова повторяется. Одно из самых важных определений комплекса, данное Юнгом, дает нам некий инсайт в отношении этого процесса:
Очевидно, что он [комплекс] возникает вследствие противоречия, существующего между требованиями адаптации и органической неспособностью ответить на вызов. С этой точки зрения комплекс представляет собой ценный симптом, помогающий нам определить тип личности [2].
Мы могли бы принять во внимание то обстоятельство, что юнговское «требование адаптации» выдвигается особенно близкими нам людьми и людьми, от которых мы больше всего зависим. А значит, в комплексах мы можем видеть не только характерные свойства организации собственной личности, но и историю своих отношений в детстве и впоследствии, наряду с аффектами и стереотипным поведением, которое оказываются глубоко внедренным в нашу личность.
Истории детства обычно включают в себя взаимоотношения двух человек: родителя, друга, брата или родственника и самого ребенка. В соответствии с этим паттерном в процессе анализа комплекс может разделиться. Аналитик ведет себя, как родитель в той или иной ситуации, порождающей комплексы из детства пациента, а пациент ведет себя, как ребенок; бывает и наоборот. Такие аналитические ситуации можно называть «нагруженными комплексом». Они проходят, как обычно, очень насыщены эмоциями и ведут в тупик. Они сталкиваются с защитами и аналитика, и пациента. Обе стороны ощущают на себе воздействие давления. Они находятся в рамках ограничений негласного сговора переноса-контрпе
В отношении этого негласного сговора я бы хотела предложить следующий тезис: только в тех случаях, когда констелляция комплекса становилось понятной и ощущалась как паттерн, связанный с детством, прояснялось направление формирования новых символов. Люди, которые играли какую-то роль в прошлом пациента, должны были ощущаться им как внутренние образы, прежде чем комплекс мог найти «внешнее самовыражение». Сначала такое ощущение может появиться с помощью аналитика. Комплексы, ставшие частью содержания переноса и контрпереноса, можно принять за символические формы. Их тоже следует эмоционально осознать, иначе находящаяся в комплексе энергия слишком часто остается связанной с конфликтами переноса-контрпе
Отношения негласного сговора переноса и контрпереноса нужно улавливать и осознавать. Но мы можем столкнуться с множеством хитросплетений, пока не прозреем, что с нами происходит в данной ситуации. Если какие-то эпизоды жизни нашли у нас понимание — то есть, пациенты получают инсайт в отношении себя и своего прошлого, а аналитики видят, почему пациенты вели себя именно так а не иначе, — то может открыться доступ к новым внутренним символическим формам. В этом случае огромную роль играет эмпатия по отношению к самим себе.
Согласно теории Юнга ядро каждого комплекса составляет архетип. Типичные комплексы стали темами широко распространенных обсуждений: материнский комплекс, отцовский комплекс, комплекс власти и т. д. Архетипы – это антропологически
Кроме такого структурного аспекта, архетипы имеют внутреннюю динамику, способствующую актуализации существующих возможностей. Юнг называет ее «законом спонтанного движения и действия». Она объясняет свободный поток образов, который может исходить из психики так же свободно проходить через Эго-комплекс, который придает им форму. Например, именно так в своей основе происходит формирование творческого импульса.
Если коллективный символ появляется в переживании отдельного человека, или же если случается, что человек видит свои личные трудности в свете коллективного символического процесса, то как правило он испытывает сильное смятение. Есть надежда или, по крайней мере, фантазия, что с этим можно будет как-то справиться. Видимо, трансформация находится в пределах возможного или же она каким-то образом придет в сферу переживания. Спектр эмоций человека заметно отличается от прежнего, что открывает ему возможности действовать по-новому. В целом весь юнгианский подход преследует эту цель: сделать так, чтобы самоуправляемая психическая система способствовала установлению связи архетипических образов с эго-комплексом.
Два клинических примера сопричастности
1. Ничем непримечательный человек
Комплексы могут делиться на роли, которые в терапии задаются паттернами негласного сговора переноса-контрпе
Поэтому такие дети научились полагаться на свой эго-комплекс в тех ситуациях, когда автономия не являлась проблемой. Важное последствие такого поведения в детстве заключается в том, что, став взрослыми, такие люди приобретают ощущение, что они нигде не являются «своими», и недостойны любви.
Отец сорокадвухлетнег
Начиная с пятьдесят первой сессии, в терапевтическом процессе появились признаки застоя. Констеллировался отцовский комплекс. Сны, в которых появлялась фигура отца, пациент переживал заново с помощью направленной фантазии. Он написал отцу письмо, заимствованное им у Кафки. Проблема отца стала темой проведенной в выходные дни психодрамы. Заряженный энергией комплекса образ его отца проецировался на других людей, включая меня. Я слышала исходящее от него молчаливое послание: «Вы ждете от меня что-то выдающееся». Это послание я интерпретировала как перенос на меня отношения к отцу, ожидавшему от него что-то замечательное. Он это понял. Ничего не изменилось.
Прошло еще несколько сессий, и я осознала, что начала что-то от него хотеть. Речь не шла о чем-то совершенно замечательном, но я хотела от него хоть каких-то изменений. Я ему сказала об этом так: «Я начинаю беспокоиться. Мне хочется, чтобы что-то изменилось. Но я не вправе требовать от вас никаких изменений».
«Отец некогда не сказал бы последнюю часть вашей фразы,» — ответил он. Очевидно, комплекс разделился в контексте негласного сговора. Отцовская часть комплекса была делегирована мне, и я ее приняла. Детская часть осталась у него. Она так меня раздражала, что я не больше не видела возможностей его развития и не верила в них, как это обычно было. Я смотрела не него именно так, как должен был смотреть комплекс, — как на неудачу. Как только он ушел, я легко отделила свою идентификацию с частью его комплекса от своей обычной установки.
Потом он мне сказал, что я на самом ждало от него чего-то замечательного. Он ощущал себя таким крошечным и немым, таким маленьким ребенком, что захотел себя похоронить под тонной кирпичей. Но сначала он хотел один раз подвесить меня на дыбе, чтобы я узнала, как ощущается такое состояние. Он так много хотел изменить, – если бы только это могло прийти мне в голову.
Он хорошо осознавал свою ярость и чувство бессилия. Мы оба смогли их принять. Но ничего не случилось. Ему больше не вспоминались сны. Я чувствовала, как постоянно нагнетается давление, побуждающее меня что-то делать. Но мне ничего не приходило в голову. Он становился все более и более требовательным. «Я думал, что вы хорошая…» У меня кончились все идеи.
На шестьдесят третьей сессии я была раздражена меньше, чем обычно. Неожиданно все происходящее показалось мне комичным. А что, собственно, произошло? И тогда я увидела своего пациента — в образе, сформированном контрпереносом, — маленьким и очень одиноким мальчиком, который стоит на открытом, не защищенном от ветра месте, окруженный высокими людьми, которые говорят о нем сверху вниз. Он съеживался все больше и больше, явно ощущая себя «ничтожеством». Я рассказала ему о появившемся у меня образе и добавила, что он воплощает то, что я чувствовала в течение последних нескольких часов. С ним вместе мы воспроизвели чувства маленького мальчика, когда он ежился и склонялся перед теми огромными людьми. Он называл их «гигантами».
Мы также работали над его сильным желанием мести, которое подразумевалось в его высказывании, что он бы хотел бы увидеть меня вздернутой на дыбу перед тем, как похоронить себя под тонной кирпичей. Теперь эмоциональная атмосфера между нами изменилась. Раньше мне приходилось бороться с дремотой. Теперь я совершенно проснулась. В своей борьбе мы не отходили ни на шаг друг от друга. В это время присутствовало ясное ощущение «мы».
Когда пациент пришел на следующую сессию, он сказал, что чувствует себя так, словно родился заново. Он ощущал себя так, словно, наконец, смог сбросить «бронированную оболочку отцовского комплекса». Вдруг он осознал, что играл не только роль маленького мальчика. В отношениях со мной он отчасти играл роль своего отца, — и не только со мной. Это была очень трудная неделя. Он осознал, как плохо себя вел — хуже своего отца — и все это время проецировал! Совершенно этого не замечая!
Я его спросила, что привело его к мысли о том, что он сбросил бронированную оболочку отцовского комплекса. Он ответил, что больше не ведет себя, как маленький мальчик. У него больше нет чувства, что ему нужно добиться каких-то замечательных успехов. Достаточно того, что он испытал эти изменения. Жена у него спрашивала, что с ним случилось; он стал казаться он гораздо моложе и гораздо счастливее. Наконец, он попросил своего начальника повысить его в должности и добился своего. Ему приснился сон, что он познакомился с мужчиной своего возраста, который вызвал у него восхищение. Он должен был получше узнать этого мужчину, который казался более решительным и более спонтанным по сравнению с ним. На этой сессии я почувствовала большое облегчение, довольная тем, что перед ним открываются такие перспективы. Я колебалась, между надеждой на то, что следующий виток работы над отцовским комплексом начнется не очень скоро, – и ощущением любопытства в отношении того, какие еще двери могут открыться перед ним.
Описанная выше трансформация происходила в процессе, который я считаю совершенно типичным ходом событий. Прежде чем комплексы найдут свое внешнее образное выражение, они стремятся разделиться. Разделение ролей привело к их делегированию, которое я сразу интерпретировала
Мой тезис
Если мы можем восстановить изначальное состояние «мы», зачастую преодолевая существенное сопротивление с обеих сторон, значит, мы тем самым создали возможность получать все послания психики. Психика снова обретает способность саморегуляции. Так как психика пациента не обладала самоуправлением, следовало полагать, что эту функцию должна осуществлять я. Если мы, аналитики, можем сделать доступными существующие в психике образы в самых эмоционально тяжелых ситуациях, и если эти образы действительно исходят из аналитического «мы» или из пространства «между» нами, а не из своих собственных комплексов, — то эти образы что-то скажут пациенту и станут ключами, которые откроют двери к нашим новым фантазиям, эмоциям и стилям поведения. Терапия словно откроет нам возможность встать «на место» другого человека. К нам прорывается творческий импульс, а затем, несколько позже, мы посылаем его обратно. Но этот процесс протекает только в том случае, если психика одного человека действительно настроена на психику другого.
Саморегуляции психики пациента можно достичь с помощью терапевта. Мне кажется, здесь идет речь о величайшем таинстве. Оно тесно связано с идеей трансформации. По моему мнению, именно такие ситуации позволяют ясно ощутить продвижение вперед. Они дают мне надежду на более существенное развитие и изменение.
Мне думается, уместно отметить и то, что мне пришлось использовать все методы, имевшиеся в моем распоряжении, чтобы избавиться от идентификации с частью комплекса. Иначе я просто не увидела бы загадки этой личности. Я бы свела ее к упрощенному «всего лишь» — точно так же поступал негативный отцовский комплекс этого мужчины. Это помешало бы моей уверенности в наступлении трансформации, ускорив завершение процесса.
2. Женщина без рук
Пациентка была сорокапятилетней женщиной; она занималась бизнесом, была замужем, имела двух детей. Сперва она начала анализ, поскольку не могла освободиться от существующего в глубине души чувства пустоты жизни, несмотря на серьезные успехи в своем бизнесе. По ее мнению, ощущение, что ее жизнь является пустой и тривиальной, должно быть признаком наличия у нее кризиса среднего возраста, что, наверное, этот кризис у нее наступил несколько позже, чем обычно. Она избежала мучительного переживания синдрома «пустого гнезда», окунувшись с головой в бизнес, который унаследовала от отца. Казалось бы, она испытывала ко мне доверие, у нее ощущалась высокая мотивация и некоторое напряжение; ее мечтательные глаза совсем не соответствовали ее усталому лицу и скромной элегантной одежде.
Ее чувство опустошенности сразу не произвело на меня впечатления. Сначала оно меня сильно смутило; у меня не было никакой идеи, с чего начать, и я почувствовала побуждение сразу перейти к делу. Взяв за отправную точку свои чувства, я заговорила с ней о том, как мы могли бы с ней вместе работать. Мы вместе должны узнать, что хотела от нее жизнь. Интересны были ее сны и фантазии, и нам следовало обратить особое внимание на то, что происходит между нами. В заключение своей речи я сказала: нам не нужно особенно беспокоиться о том, чтобы заставлять траву расти. Трава вырастет сама собой; наша работа будет состоять в том, чтобы убирать с поля камни. В ответ она меня уверила, что она все это поймет, если у меня хватит на нее времени. Но она не уверена в том, что представляет собой «перспективный проект». Я спросила у нее, готова ли она сама вкладывать в терапию время и энергию. Она на это была готова, если готова я.
Этот разговор мне запомнился. Он никак не соответствовал ее мотивации, которую она пыталась до меня донести. У меня осталось чувство, что, наверное, мне нужно было говорить с ней о том, как свою жизнь стоящей и перспективной, ибо, в конечном счете, она вела диалог со своим внутренним состоянием опустошенности.
После такого вступления мы работали над ее конфликтами с детьми. Большинство из них было связано с ее дочерью, которая слишком много принимала как должное, брала от жизни все, что могла, и совершенно не хотела жить в соответствии с теми моральными нормами и по тем правилам, по которым жила ее мать. Мы несколько раз попытались найти связь между такими отношениями с дочерью и собственным детством пациентки. Все время, пока мы пытались это сделать, образ матери пациентки оставался странно неопределенным. Она родила семерых детей, двое из которых заболели полиомиелитом в два и в три года. Она очень много и тяжело работала, но всегда что-то напевала себе вполголоса. Когда я попросила пациентку рассказать об этом подробнее, она ответила, что это были не столько настоящие песни, сколько печальные мелодии. Она не вспомнила ни одного реального конфликта с матерью. Пациентка была полностью убеждена в том, что не было даже возможности для конфликта; мать всегда и всем уступала.
Ей редко приходилось видеть своего отца. Он был слишком занят своим бизнесом. Когда она подросла, он ей рассказывал про то, что происходит в его бизнесе. Отец одобрял интерес к бизнесу, который у нее появлялся. Она была вторым ребенком в семье и доверенным лицом отца. У старшей сестры сформировалась более сильная эмоциональная связь с матерью. После завершения этапа практического обучения, пациентка постоянно занималась бизнесом вместе с отцом. Когда тот ушел на пенсию, она стала полновластной владелицей предприятия и реорганизовала его. Сначала отец был настроен скептически в отношении проводимых ею изменений, но затем стал все больше гордиться ею. За восемь лет до начала анализа она стала полностью взяла дело в свои руки.
Время от времени она приносила сон, который мы с ней прорабатывали на глубоком уровне. Наши отношения были дружескими, но я продолжала себя спрашивать: почему она пришла на анализ, и нужен ли он ей на самом деле. Она относилась ко мне как к «многодетной» матери, которая должна заботиться обо всех своих детях. Ее жизненный путь нельзя было назвать слишком тяжелым. Это вызывало у меня внутреннюю агрессию. Я сказала пациентке, что чувствовала себя настолько защищенной ею, что это стало действовать мне на нервы. Быть может, она вела себя так же по отношению к матери? Все эти интерпретации, казавшиеся мне корректными и вызывавшими ощущение облегчения, после произнесения их вслух, воспринимались ею благожелательно, рассудительно и спокойно.
Первые сорок четыре терапевтические сессии привели к изменению ее чувств по отношению к самой себе. У нее появилась возможность почувствовать себя счастливой, если ей удалось запомнить свои сны. Мы работали над каждым сном с помощью активного воображения. Я предложила ей снова войти в образы своих сновидений и позволить снова появиться чувствам, вызванным у нее этими образами. Пациентка стала уделять больше времени своей личной жизни. Она стала лучше осознавать, что чувствует по отношению к другим членам семьи. Она стала вести себя гораздо спокойнее в отношениях с дочерью. Она почувствовала, что в терапии наступил существенный прогресс.
По истечении почти целого года, когда она дважды в неделю посещала терапевта, за исключением длительных перерывов, когда кто-то из нас был в отъезде, на сорок пятой сессии она рассказала сон, который привел ее в смятение:
Сон: Я нахожусь на городской площади. У меня отрублены руки. Я в ужасе. Это произошло на самом деле: кто-то отрубил мне руки. Мне не так больно, как я думала, но что мне теперь делать? Я не могу дальше жить без рук.
Женщина рассказала, что в самом начале сновидения она пронзительно закричала. Услышав пересказ ее сна, муж стал ее успокаивать, что можно жить и без рук, поэтому нужно просто пойти и лечь спать. Такая реакция мужа ее взбесила. Она мне рассказала, что у нее даже возникла фантазия о том, чтобы отрубить руки ему. От этой фантазии стало только хуже. Пациентка даже не предполагала, что у нее накопилось столько агрессии по отношению к мужу. Но вместе с тем она не чувствовала к нему особой любви. В их эротической жизни бывали и лучшие времена, но с другой стороны, они хорошо подходили друг другу.
На следующее утро после этого сна она захотела мне позвонить. Но подумав о том, как на ее тревожность отреагировал муж, она испугалась, что ее тревога мне тоже покажется чрезмерной. Когда через четыре дня она пришла на сессию, то пересказала мне этот сон без всяких эмоций. Но ее сон встревожил меня. Эмоционально он совершенно отличался от других ее сновидений. Она почувствовала то потрясение, которое вызвал у меня ее сон. Она заметила мое волнение, присущее эмоциональному инсайту: вот она, скрытая проблема в ее личной жизни! "Думаю, что в конечном счете я смогла бы себя заставить вам позвонить!" — доверительно сказала она, описывая, что заставил ее почувствовать муж.
Затем мы, как обычно, стали входить в образы ее сновидения. Городская площадь напомнила ей церковную площадь в ее родном городе, а также площадь, которая сейчас находилась по соседству с ней. Площадь во сне была иной: там не было не только деревьев — там вообще ничего не было. Эта пустынная и холодная площадь во сне вызывала у нее сильное беспокойство.
Пациентка не имела представления о том, кто отрубил ей руки, и даже о том, где это случилось. Но образ отсутствующих рук был очень ясным, как и образ разлитой повсюду крови. Отчаяние: она никогда бы не смогла жить без рук. Впервые у нее прорвалось отчаяние, которое ее сломило, и она не смогла сдержаться и заплакала. Я попросила ее дать волю своим чувствам, которые у нее появились вместе с образом отрубленных рук. Затем она могла бы попробовать облечь эти чувства в слова.
«У меня больше нет рук, чтобы что-то дать другому. Я становлюсь полностью зависимой от других. Я чувствую себя такой беспомощной. Я не могу потянуться и взять что-то себе. Я не могу дотянуться до людей и дотронуться до кого-то из них. Общаясь с людьми, я могу только разговаривать с ними. Мой бизнес — не проблема; проблема в том, что я не могу использовать руки, чтобы кого-то утешить. И я не могу ими никого ударить. Я не могу ни к кому подойти со своими руками. Если я это сделаю, у меня их отрубят».
Я спросила, кто это «они», о ком именно идет речь.
«О моем муже», — ответила она; он назвал ее истеричкой. О ее брате: она спросила его, может ли она продать его часть бизнеса, где существуют огромные проблемы. «Не прикасайся к моей собственности!» — ответил он ей меньше недели тому назад. Его ответ больно ударил ее по рукам, хотя она всего лишь хотела ему помочь. Она почувствовала его ревность. В конечном счете, она была значительно успешнее его. Здесь на нее нахлынули воспоминания: однажды, когда она захотела помочь матери пеленать ребенка, то услышала от нее: «Убери от ребенка свои грязные руки».
Поток воспоминаний не иссякал, и каждое из них было связано с тем, чтобы она «не трогала», «не прикасалась», «убрала руки» или же не брала от жизни то, что хотела. Однажды она захотела пойти на танцы. Отец не просто ей это запретил, а стал ее стыдить, сказав ей, что если она хочет вести себя, как первобытная женщина, то с этим уже ничего нельзя сделать. Естественно, ей не захотелось, чтобы отец считал ее дикой и первобытной.
Вдруг она осознала, что обратила все свои детские чувства против собственной дочери, которой она всеми силами препятствовала брать все, что та могла для себя взять. В лучшем случае дочери позволялось брать только то, что вызывало успех. Впервые пациентка почувствовала, что обожает свою дочь, которая не позволила отрубить себе руки.
Я тоже «отрубала руки» своей пациентке, не позволяя ей общаться со мной «по-детски»*. Я отстранялась от ее вежливых прикосновений. Нет ничего удивительного в том, что она не рискнула мне позвонить после своего ужасного сна. Теперь тема уже констеллировалас
Комплекс отрубленных рук у нее констеллировался
На пятьдесят первой сессии я попросила ее вообразить, что у нее появились руки. При этом я облегчила деятельность ее фантазии, предложив ей потрогать и погладить свои руки.
«Я хочу, чтобы мои руки могли отбиваться и давать мне ощущение комфорта. Думаю, что сейчас я смогла бы лучше выразить свои чувства руками, чем языком, если бы я научилась их гладить. Мне хочется с кем-то пройтись по улице, взявшись за руки. Я хочу ощутить тепло. Я хочу давать тепло. Но это я могла делать только по отношению к своим детям. Меня всегда приводила в смущение необходимость делать это по отношению к взрослым. Но я больше не должна быть такой. По вашему мнению, проявление душевного тепла должно вызывать смущение?»
Я ее уверила, что не должно. Это способствовало появлению у нее чувства доверия.
Она долго говорила о том, как ей не хватало доверия. Если бы только она могла обнять себя и поцеловать. Она очень поэтично описывала эмоционально теплые отношения, в которых она могла получить то, что хотела.
Она решила, что ей нужно научиться самой помогать себе в жизни. Она не должна быть так подвержена тому, что мнению других является правильным. Здесь дочь бросила ей вызов: может ли она поступать так, как считает правильным?
Моя психотерапевтиче
Однако ее желания были далеки до исполнения. Пока в центре внимания находилась женщина с отрубленными руками. Сначала это была женщина, которую постоянно били по рукам, как только та бралась за то, что хотела, и при этом не могла себе помочь добиться того, что хотела. Она не могла устроить свою личную жизнь так, как ей хотелось. В ее отчаянии стали медленно происходить качественные изменения: оно стало меньше охватывать ее извне и больше изнутри.
«Неужели такая проблема существует только у меня одной?» — однажды спросила она. В ответ я рассказала ей сказку «Девушка-безручк
Эту сказку можно найти в разных частях света. Обычно она включает в себя несколько сюжетных элементов:
1. У героини отнимают (отрезают, отрубают) руки. Это происходит в разных версиях по разным причинам: она не хочет выходить замуж за своего отца; ее отец продал ее дьяволу; она подала милостыню наперекор отцовской воле; ее сводная сестра из ревности лишает ее рук; или то же самое и по той же причине делает с ней ее мать (или мачеха).
2. Героиня покидает место, где попала в беду и приходит в королевский дворец. Король женится на ней.
3. Она ждет ребенка, а король отправляется на войну накануне рождения наследника. Второй раз по отношению к ней совершается предательство: на этот раз вследствие подлога писем король получает ложное известие. В зависимости от версии сказки, подлог совершает родственник со стороны мужа, ее отец, ее мать, ее сводная сестра или дьявол.
4. После длительных скитаний и блужданий по лесу у нее чудесным образом снова вырастают руки — как правило, в связи с проявлением ею внимания и заботы к своим детям.
5. Король возвращается с войны и отправляется на поиски своей жены и детей. Он находит их.
В сказке предполагается, что разные жизненные ситуации могут привести женщин к ощущению, что у них отрублены руки, и дальше им придется жить без них. Словно жертва ужасной трагедии, они живут дальше, лишенные всякой надежды. Однако стать калеками решили они сами. Вместе с тем такие женщины всегда находят путь туда, где смогут о себе позаботиться. Там она встречаются с королем и соединяют с ним свою жизнь.
Но задача так быстро не решается. Возвращается старая проблема. Снова поднимают голову комплексы. Теперь появляются новые возможности (родившиеся дети), но при этом у нее еще не выросли руки. Совершается какое-то ее развитие, но проблема разрешается лишь тогда, когда у нее снова появляются руки.
Они вырастают не только благодаря заботе о детях, но и благодаря тому, что она становится хозяйкой собственной жизни. Решение никому не отдавать детей придает ей новую силу, возвращающую веру в жизнь. У нее снова появляются руки благодаря уверенности в том, что ничто не может отделить ее от ее детей.
Довольно странно, что в этой сказке говорится о том, что проблема отрубленных рук препятствует женщине легко вступать в связь с мужчиной. Главной героине сказки приходится вновь покинуть короля и оставаться в одиночестве целых семь лет. Согласно содержанию сказки, именно то, что нас соединяет, тоже нужно принести в жертву. Может быть, эта жертва необходима из-за слишком сильной изначальной привязанности женщины к мужчинам: в большинстве сказок — это привязанность к отцу или брату.
Я ввела мою пациентку в состояние глубокого транса, находясь в котором она могла живо ощущать сказочные образы. Сначала она очень удивилась, открыв для себя, что образ ее сновидения соответствует универсальному сказочному мотиву. «Но в сказке есть решение, — заметила она с радостью, — причем решение сумасбродное: женщине нужно всего лишь отказаться от убеждения, что она не может ничего держать в своих руках».
В первую очередь ее в сказке поразил недостаток внимания отца к чувствам дочери. Когда дочь плакала, тот не разу не узнал у нее, в чем дело. Он совершенно не понимал, какой опасности она подвергается. Первой эмоциональной реакцией моей пациентки было сожаление, за которым последовал гнев, а затем стали появляться разные воспоминания.
Затем ее увлекла сцена, в которой мать умирает от жажды. Когда кто-то из детей едва не соскользнул в воду, она забыла о том, что у нее нет рук. Пациентка снова и снова проигрывала эту сцену в своем воображении. Сначала она подумала, что она просто совершает действие во времени, обращенном вспять, словно прокручивая видеозапись обратно. Хотя она не видела в этом никакого творчества и даже не верила в истинность своих эмоций, эти образы не давали ей покоя. Иногда они даже вспыхивали у нее внутри на деловых совещаниях, вызывая у нее удивление и радость.
Вдруг она поняла, почему безрукая девушка не могла остаться в королевском дворце: она не могла взять на себя ответственность и за себя, и за своих детей. По существу дворец принадлежал королю, а не ей. Если он оставил королевский двор на ее попечение, значит, он утратил способность быть хозяином своей жизни даже по сравнению с ней. В каком-то смысле его рукам было более естественно воевать, чем проявлять заботу.
Она соотнесла эти мысли со своей собственной ситуацией. У нее по-прежнему сохранялось чувство, что кто-то лишил ее рук. Но постепенно у нее в душе стала возрастать уверенность, что к нам приходит помощь, когда возникает угроза потерять нечто такое, что несомненно принадлежит нам. У нее медленно наступало просветление в отношении того, что для нее значат дети в этот период ее жизни. Через свое воображаемое странствие она осознала, что они соотносятся с ее заново открывшейся любовью и привязанностью к людям, животным и вообще к жизни. Она медленно обретала ощущение, что у нее появляются отрезанные руки. У нее стало возникать чувство усталости в руках, правда, это случалось только в определенных ситуациях.
С тех пор как мы начали работать со сказкой, существенные изменения произошли и в терапевтических отношениях. Во-первых, пациентка перестала меня обвинять в том, что я лишила ее рук. Еще важнее, что сказка помогла нам найти новый фокус. Мы обе сосредоточились на сказке. Я сопровождала пациентку в ее воображаемом путешествии, входя вместе с ней в ее образы и разделяя с ней ее чувства. Но вместе с тем у меня рождались и развивались свои собственные образы и собственные чувства, которые в той или иной мере влияли на чувства и образы пациентки, хотя я их никак не выражала внешне. При этом она научилась лучше пользоваться моей помощью. Время от времени она просила меня снова возвращаться к некоторым эпизодам сказки. Или же она делилась со мной тем, как ей видится тот или иной эпизод и, в свою очередь, спрашивала, вижу ли я его так же или иначе. Она стала гораздо меньше зависеть от моих суждений — или, по крайней мере, от того, что считала моими суждениями. Она стала более понятной, более уверенной в себе, и вместе с тем — более эмоциональной на терапевтических сессиях, и считала, что все эти изменения достаточно просто перенести в свою жизнь. Она освободилась от довлевшего над нею ощущения опустошенности. Далее анализ продолжался благодаря ее возрастающему интересу к себе.
Работа со сказками и мифами позволяет нам использовать образы, и процессы их рождения, которые остаются в воображении человека в качестве мотивов. Но это можно сделать, лишь если у нас в психике активировался похожий символ, и если мы погружаемся в сказку на эмоциональном уровне. Такие образы стимулируют нашу собственную фантазию, оставляя нас открытыми воздействию силы, заражающей нас надеждой, которая присутствует в очень многих сказках. Сказки обладают силой убеждения, вселяя в пациентов уверенность, что даже серьезные проблемы не являются неразрешимыми, хотя они могут им казаться совершенно уникальными. В каком-то смысле мифы и сказки могут действовать как переходные объекты. Родная мать заменяется коллективной основой человеческого материнства. Мы как бы открываем глубокий сундук, полный образов, которые можно вынуть и посмотреть на них так или иначе, видя в них возможные способы решения проблем, с которыми мы сталкиваемся на разных жизненных путях. Мы очень редко берем в качестве образца решение, которое находим в образе. Мифы воспламеняют процесс воображения, уникальный для каждого человека, изменяют глубоко скрытые чувства и сопровождают нас в самом практическом деле: изменении нашей повседневной жизни.
Заключение
Для меня концепция интерактивного поля подразумевает больше, чем просто «конвергенцию»* коллективного и личного бессознательного
Работа воображения позволяет совместно находиться в интерактивном поле, и при этом не лишать пациентов их собственной точки зрения. Это дает им огромнейшую возможность следовать путем развития, на который их направляет сама психика.
Интерпретации этого процесса воображения, которые сделаны позже, не обязательно снижают автономию психики. Если интерпретации учитывают и процесс взаимодействия, и значение символа для конкретной ситуации пациента в реальной жизни, они уже не служат демонстрацией более глубокого знания, а скорее представляют собой закономерные необходимые шаги в новом направлении развития.
Текст сказки «Девушка-безручк
Жил-был вдовец с дочерью, которая часто ходила к женщине, жившей с ними по соседству. У нее были длинные, зачесанные назад волшебные волосы, которые помогали ей справиться с любой работой. Эта женщина была вдовой. Однажды девушка уговорила отца взять вдову замуж. Тот долго колебался, но, наконец, решился и попросил об этом вдову. Та согласилась.
Вдова взяла в новую семью и свою родную дочь. Когда обе девочки выросли и достигли возраста, когда пора выходить замуж, к ним стали свататься много интересных и достойных женихов. Однако дочь бывшего вдовца была красивее дочери его новой жены. На нее обращали больше внимания все потенциальные женихи, и это не могло не сказаться на отношении к ней мачехи. Та настолько обезумела от ревности, что однажды решила раз и навсегда покончить с падчерицей. Каждый день девушка носила еду отцу, который работал в лесу. Мачеха задумала этим воспользоваться и найти разбойников, которые могли схватить девушку и убить.
И вот однажды разбойники остановили ее на лесной дороге.
«Куда направляешься?» — спросили они.
«Несу отцу обед».
«Хорошо, ступай, но обязательно возвращайся этой дорогой».
Девушка очень испугалась и стала плакать.
«Почему ты плачешь?» — спросил ее отец. Но дочь ничего ему не ответила и пошла обратно по той же дороге.
Разбойники ее остановили и стали спорить между собой, что с ней делать. Девушка так горько плакала, что они не решились ее убить. Но им нужно было доказать старой ведьме, что они выполнили ее пожелание. «Давай выколем ей глаза», — предложил один. «Нет, давай лучше отрежем ей язык», — откликнулся другой. А третий сказал: «Мы отрубим ей руки». Они так и сделали: отрубили ей руки, а затем ее отпустили.
Девушка долго блуждала по лесу, пока не утомилась и не проголодалась. Наконец, она набрела на сад, в котором росли самые разные фруктовые деревья, усыпанные зрелыми плодами. Но так как у нее не было рук, чтобы сорвать эти плоды, она просто кусала яблоки и груши, которые висели прямо на ветках.
Этот сад принадлежал королю. Однажды он совершал прогулку и случайно заметил на ветках деревьев надкушенные плоды. Он очень удивился и захотел узнать, какое животное могло оставить такие странные следы. Второй раз он пошел прогуляться вечером, именно в то время, когда в саду оказалась девушка. Когда подул ветер и нагнул к ней ветку дерева, она надкусила грушу. Король заговорил с ней и спросил ее, как она попала в этот сад.
Несмотря на свой страх, девушка рассказала, что с ней случилось в лесу, как разбойники отрубили ей руки, как она скиталась голодной, пока она не набрела на фруктовые деревья. Король сразу поразился ее красоте, к тому же испытывая к ней сильную жалость. Он взял ее к себе во дворец и вскоре на ней женился.
Прошло время, и король отправился на войну, а в его отсутствие жена родила ему двух близнецов. Королева-мать не могла их терпеть, и написала воевавшему сыну письмо, где сообщала, что эта женщина родила ему собаку и кошку. Прочитав письмо, король поверил всему, что там было, и в ответ написал: «Избавьтесь от нее». Поэтому, привязав двух детей, юную королеву выставили ее за ворота королевского замка.
Она скиталась целый день, пока не почувствовала, что умирает от голода и жажды. Случайно она набрела на фонтан, но, едва прикоснувшись губами к воде, она заметила надпись: «Всякий, кто выпьет воды из этого фонтана, превратиться в оленя». Тогда она переборола свою жажду, пошла дальше и набрела на другой фонтан. Как только она потянулась к воде, чтобы напиться, один ее ребенок поскользнулся и упал в воду. Подбежав к воде и опустив в нее обрубок руки, чтобы вытащить сына, она вдруг ощутила, как у нее в воде выросла рука. Тогда она погрузила в воду другой обрубок, и он тоже превратился в руку.
Бедная женщина почувствовала сильное облегчение. Она продолжала блуждать по лесу. Когда стало темно, она забралась на дерево в надежде увидеть хотя бы какой-то проблеск света. Далеко-далеко она увидела свет и пошла в его направлении, пока не подошла к дому. Дверь была открыта. Внутри, на столе, стояли еда и питье. Так как и она, и дети сильно проголодались, они сели за стол и стали есть, а затем легли на лавку и уснули. В доме была корова и несколько кур. Здесь они втроем прожили семь лет, и все это время к ним не заглянула ни одна живая душа.
Все это время король очень сожалел о своем решении выгнать жену из дворца. Спустя семь лет ему приснилось, что он нашел ее на охоте. Поэтому он позвал своего сокольничего, вскочил на коня и отправился в лес. Он вошел в дом, где остановилась его жена с детьми, и попросил у нее разрешения остаться переночевать. Она сразу его узнала, а он ее — нет, поскольку у нее были руки. Они вместе поужинали, а затем гости пошли спать. Но хозяйка с детьми остались, продолжая работать — щипать перья.
Сокольничий короля не спал. Он продолжал наблюдать за женщиной и слушать, что она говорит детям. Когда рука спящего короля опустилась на пол, женщина сказала одному сыну: «Подойди и положи обратно на постель руку своего отца». Маленький мальчик не мог в одиночку справиться с тяжелой рукой, поэтому подбежал второй сын и ему помог. Затем нога короля выскользнула из-под одеяла и свисла с кровати. И снова мать сказала сыну: «Пойди и положи обратно на кровать ногу своего отца». И снова оба мальчика это сделали. Спустя какое-то время голова короля свесилась с подушки. Женщина снова послала сыновей, но даже вдвоем они не могли поднять голову, поэтому она подошла сама, поцеловала короля в лоб и положила его голову на подушку.
На следующее утро король и его сокольничий вернулись с охоты. На обратном пути слуга рассказал королю все, что услышал той ночью. В тот же вечер они вернулись в маленький лесной дом и снова попросили разрешения переночевать. Женщина встретила их очень гостеприимно и приготовила прекрасный обед.
После обеда король прилег на постель, но только притворился спящим, позволив своей руке сползти вниз. Поэтому он услышал своими ушами, как женщина сказала: «Подойди и положи обратно на постель руку своего отца». А поскольку мальчик не мог этого сделать в одиночку, к нему подбежал второй сын и стал помогать. Затем король позволил своей ноге сползти вниз, и снова женщина послала к нему сыновей. Наконец, король позволил своей голове свеситься с подушки, и тогда женщина подошла сама, поцеловала его и снова положила голову на подушку.
И тогда король открыл глаза и спросил ее, как она узнала, кто он такой. Неужели она на самом деле — его жена? Когда она показала ему шрамы на своих руках, король послал своего слугу за королевским экипажем. Он привез свою жену и своих сыновей во дворец, и потом они жили долго и счастливо.
Библиография
1. Heidegger, M. Die Frage nach der Technik. – Vorträge und Aufsätzge. 4. Auflage. Pfullingen: Neske, 1978.
2. Jung, C. G. 1921. Psychological Types. – In CW, vol. 6. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1971.
3. Kast, V. Die Dynamik der Symbole: Grundlagen der Jungschen Psychitherapie. – Olten: Walter, 1990.
4. Whitcher D., trans. Deutsche Volksmärchen. – Koln, Diederichs, pp. 231-234, 1966.
5. Wiesenhütter, E. Therapie der Person. – Stutgard: Hippocrates, 1969,
6. Willi, J. Die Zweeierbeziehung