Работа в переносе и с переносом
Джен Винер
Эмоции заразительны, вследствие того, что коренятся в глубине симпатической системы...любой эмоциональный процесс незамедлительно вызывает подобные ему проявления у других людей.... даже если врач полностью освободился от эмоционального содержания пациента, сам факт наличия у пациента эмоций все же существенно влияет на него. Было бы большой ошибкой считать, что врач может полностью выйти из сферы влияния пациента. Большее, на что врач может рассчитывать, это осознать то, что он подвергается воздействию. (Юнг 1935/1976, парагр. 318-319)
Эта знаменитая цитата из Пятой лекции цикла "Тавистокские лекции" К. Юнга подтверждает, что он обладал очень тонкой интуицией уже с самых ранних дней своего научного творчества и клинической практики. Юнг интуитивно чувствовал существование переноса, и, хотя это и редко признается, он был первым психологом, который указал как на неизбежность, так и на полезность возникновения у психоаналитиков контрпереноса. Сильное убеждение Юнга в архетипической природе бессознательных процессов, происходящих между пациентом и психоаналитиком, а также в эмоциональном воздействии психоанализа и его потенциале для процесса обретения смысла, находит широкую поддержку в начале 21-го века в исследованиях по неврологии и теории привязанности (Schore, 1994, 2001; Lyons-Ruth et al 1998; Kaplan-Solms & Solms 2000; Pally 2000; Beebe and Lachmann 2002). Развитие наших умственных способностей и способности обретать смысл происходит в ходе взаимоотношений с другими людьми. Как в детстве, так и во взрослой жизни мы постоянно взаимодействуем друг с другом на невербальном и бессознательном уровне, т.е. находимся в отношениях переноса и контрпереноса. Имплицитная информация, т.е. та, которую мы не осознаем, может быть также важна, как и та, которая выражена эксплицитно, сознательно или вербально. Точка зрения Юнга, выраженная в приведенной выше цитате, прошла испытание временем и, несомненно, может дать нам пищу для размышления в отношении того, как научить будущих психоаналитиков регулировать свои аффективные состояния, возникающие в ходе взаимодействия с пациентами.
Принимая во внимание несомненный талант Юнга в этой области, нельзя не задаться вопросом - почему роль переноса в среде последователей Юнга в лучшем случае противоречива, а в худшем вызывает принципиальные разногласия? Нас, психоаналитиков, объединяет, по меньшей мере, три главных убеждения. Первое заключается в том, что бессознательное намного сильнее способности нашего «эго» его понять. Второе касается роли «я» («самости») в качестве некоего организующего и унифицирующего центра психики, выступающего посредником между противоположностями и стремящегося их примирить. Третье убеждение состоит в том, что развитие символической способности и трансцендентной функции способствует процессу индивидуации. Однако когда дело доходит до теорий переноса и того, как работать с этими проекциями, мнения сторонников Юнга сильно разделяются. В основе представлений о роли и важности переносов, возникающих у пациентов на их психоаналитиков, лежат не только разные точки зрения на природу психики и развитие психической деятельности, но также и цели психоанализа и, в свою очередь, роль взаимоотношений между психоаналитиком и пациентом. Все мы, наверняка, согласны с тем, что перенос является архетипическим процессом. Так почему же психологи-юнгианцы пытаются вместе со своими пациентами найти самые разные способы осмысления переносов? Как можно объяснить то, что психологи-юнгианцы во всем мире совершенно по-разному оценивают значимость переноса, возникающего на "месте терапевтического действия" (Colman 2003, 352)? На эти вопросы мы и попытаемся ответить в данной главе.
Противоречивое отношение Юнга к переносу
В работах Юнга, посвященных переносу, легко можно заметить некоторую двойственность в отношении к этому явлению, которая выражается в противоречивых заявлениях автора иногда даже в рамках одной работы. Все это, несомненно, ведет к тому, что разные исследователи пытаются по-своему объяснить причины такой противоречивости. В работах Штейнберга (1988) и Фордхама (1974), например, представлен подробный анализ трудов Юнга по переносу. Штейнберг полагает, что двойственность Юнга можно объяснить его «обидой» на Фрейда, а также тем, что Юнг сам испытывал трудности с переносом в своей личной практике, в результате чего он стал преуменьшать ценность личного переноса. Хендерсон (1975, 117), который был лично знаком с Юнгом, вспоминал, что Юнг имел склонность направлять пациентов, у которых возникал сильный перенос на него, к Тони Вульфф! Фордхам (1974) был великодушен по отношению к Юнгу, полагая, что в его работах по переносу можно найти определенную целостность, если учитывать социально-культурный контекст того времени. В последнее время также появились работы, авторы которых пытаются рассмотреть подход Юнга к явлению переноса «глазами» психоаналитика современной культуры (Kirsch 1995; Perry 1997; Samuels 2006; Wiener 2004; Wiener в печати).
Непоследовательные взгляды Юнга на перенос действительно вводят в заблуждение. Познакомившись с перепиской Юнга и Фрейда весной и летом 1909 года (McGuire 1974), можно предположить, что в результате эротического переноса, возникшего в то время между Юнгом и Сабиной Шпильрейн, его первой пациенткой, он, по-видимому, стал более осторожен в отношениях со своими пациентами, понимая, к чему может привести сильное сближение. Из писем все же видно стремление Юнга понять ту сложную ситуацию, в которой он оказался, и справиться с ней. И если Фрейд и его последователи продолжали интересоваться нюансами переноса, возникающего между психоаналитиком и пациентом, Юнг, после разрыва с Фрейдом, с удовольствием переключился на толкование снов, архетипических образов и символов, являющихся нам из бессознательного.
Находясь под влиянием противоречивых взглядов Юнга, а также тенденций и концепций, являющихся общепризнанными в той или иной культуре, психологи-юнгианцы используют разные подходы к переносу и методы работы с ним. Некоторые из них, к которым отношусь и я, обратились к эволюционному подходу, в рамках которого рассматриваются вопросы образования комплексов на самых ранних этапах жизни человека, в частности, идеи Фордхама о становлении "я" в раннем детстве. Психоаналитические перспективы имели огромное значение для понимания тонкостей аналитических отношений, включая технические аспекты работы с переносом в кабинете врача. Другие психологи решили более точно следовать основным идеям самого Юнга, будучи убежденными в том, что он оставил своим последователям-психоаналитикам достаточно хороший метод работы с пациентами. К сожалению, это разделило психоаналитиков на два лагеря по их взглядам на перенос - эволюционный и классический - и это разделение существует и по сей день. Для тех, кто использует эволюционный подход, первостепенную важность имеет установление отношений и происходящие при этом процессы, в то время как те, кто тяготеют к классическому подходу, придают большее значение получению доступа к содержанию и творческой энергии коллективного бессознательного.
Природа переноса
1. Перенос в нашем современном понимании - это естественный, архетипический процесс, многомерный и многоаспектный по своему характеру. Он может быть эротическим, психотическим, негативным, идеализирующим или вызывающим привыкание. Иногда кажется, что его вообще нет. «Переносится» всегда бессознательное: что-то, волнующее пациента сегодня, но уходящее своими корнями в прошлое; сиюминутное настроение, которое пациент еще не осознает; внутренний объект, проектируемый на психоаналитика; инфантильное беспокойство или фантазия; но затем вдруг что-то новое и архетипическое, активируемое впервые в рамках аналитических отношений, подобное стерновским «моментам встречи» (Stern 1998). Каждая из этих проекций в процессе переноса может вызвать у психоаналитика разные формы контрпереноса, и если их внимательно переработать и вернуть пациенту в соответствующем виде, они могут привести к новым инсайтам.
Чтобы лучше понять явление переноса, целесообразно разделять работу «в переносе» и работу «с переносом». Так или иначе, мы всегда работаем «в переносе». Результаты нейробиологических исследований и исследований младенцев подтверждают существование тесной связи между формированием личности и процессом взаимодействия. Мы всю жизнь, с самого рождения и до смерти, находимся в состоянии взаимодействия, взаимовлияния друг на друга, и качество тех отношений, которые устанавливаются у нас в самом раннем детстве, по всей видимости, оказывает влияние на биохимию и структуру нашего мозга, создавая нервные проводящие пути, связанные с эмоциями, которые определяют основные модели наших отношений во взрослой жизни. Те пациенты, чья мать была способна регулировать эмоции своего ребенка, имеют больше шансов развить в себе внутреннюю способность успокаиваться и управлять своими эмоциями в состоянии горя. Другие же пациенты, чья мать была не способна «настроиться на их волну», легко расстраиваются, подвержены сменам настроения и бурным реакциям, свойственным людям с психотическим или пограничным душевным состоянием, либо проявляют более «холодные» шизоидные реакции, свойственные тем, кто не вступает в отношения с другими людьми, изолируя и одновременно защищая себя от пугающих их вторжений извне.
Работа «с переносом» предполагает участие психоаналитика в принятии решений относительно того, как и когда интерпретировать проявления переноса со стороны своих пациентов. Аналитик должен беспристрастно слушать своего пациента, и когда ему покажется необходимым приступить к интерпретации переноса, он должен делать это, полагаясь на свои ощущения, мысли и воображение. Однако, за фразой «когда ему покажется необходимым» на самом деле стоит очень сложный процесс. Аналитику необходимо создать в своем сознании некоторое пространство или место, в котором может что-то произойти. Бриттон называет это место «другая комната» (Britton 1998, 121). В этой «другой комнате», которая находится в правом полушарии и связана с бессознательными и невербальными процессами, и происходит контрперенос. Это то внутреннее пространство, которое ощущается аналитиком даже тогда, когда еще не известно, что в него попадет. Это некое рецептивное пространство, в котором мы беспристрастно принимаем бессознательные сообщения наших пациентов, в том числе их проекции в процессе переноса. При этом мы находимся в состоянии, подобном медитации или мечтательности. Но воображению необходимо не только ментальное пространство, но и ментальная функция, и именно эта функция, ориентированная в большей степени на себя, нам так нужна, чтобы оценить и понять смысл того, что мы переживаем с пациентом. Трудность, конечно, заключается в том, чтобы уметь различать, что из этого «нового знания» принадлежит аналитику, а что возникло в результате переноса со стороны пациента.
Концептуальные противоречия
Я думаю, что существование противоречивых подходов к теме переноса, используемых юнгианцами в настоящее время, невозможно объяснить лишь разочарованием Юнга во Фрейде и его сложными отношениями с Сабиной Шпильрейн. Поэтому нам следует рассмотреть ряд концептуальных вопросов, которые привели к противоречивому пониманию явления переноса.
Для определения термина «перенос» Юнг использовал немецкое слово Übertragung, обозначающее перемещение чего-либо с одного места на другое (Jung 1935/1976, параграфы 311-312). Он понимал это явление широко, включая в него как личный, так и архетипический перенос. Его подход к переносу носил, главным образом, теоретический характер. Кроме того, он не оставил нам подробных отчетов о своей клинической работе, в которых бы описывалось, как он работал «с переносом». В целом, Юнг использовал термин «перенос» неоднозначно. Он не хотел ограничивать значение переноса лишь проекциями бессознательных представлений о родителях, неизменно оставляя место для архетипических образов. Но слишком широкое определение какого-либо понятия может привести к тому, что это понятие вообще может утратить свое значение.
Юнг часто использовал термин «перенос» для описания аналитических отношений (отношений психоаналитика с пациентом) в целом. Его интерес к алхимии и символизму трактата Rosarium Philosophorum (Розарий философов) (Jung 1946/1966) объяснялся тем, что он использовал его как метафору для обозначения этапов развития аналитических отношений, т.е. того, что он называл переносом. В результате мы находимся в замешательстве, пытаясь отделить процесс от результата. Юнг противопоставлял первоначальный опыт «мистического участия» (participation mystique) в психоанализе, понимаемый им как процесс (то, что сегодня мы бы назвали проективной идентификацией, когда в результате личного переноса в процессе психоанализа пациент и психоаналитик могут оказаться в состоянии бессознательной идентичности), «конъюнкции» (coniunctio) - психологическому механизму высокого порядка, который «всегда является результатом процесса или целью усилия» (Jung 1946/1966, парагр. 462). Иными словами, желательным результатом психоанализа является тот, когда пациент становится более сознательным. Однако у разных пациентов перенос происходит по-разному. Это бессознательный процесс, являющийся неизбежной частью любого психоанализа. Иногда он проходит бурно, иногда - более спокойно; иногда он направлен на психоаналитика, иногда - на других людей из жизни пациента. Я не уверена, что процесс переноса развивается поэтапно, как утверждает Юнг, и, если под переносом понимать отношения пациента и психоаналитика в целом, мы рискуем спутать процесс с результатом.
Во время обучения я с большим интересом изучала подробные отчеты психоаналитиков, интересующихся техническими аспектами работы с переносом. Я не сразу поняла, что Фрейд и Юнг по-разному определяли значение и смысл переноса. Юнгианское телеологическое понимание переноса как проекции того, что еще не известно, противоречит фрейдистскому взгляду на перенос как пробуждение подавляемого, «переиздание старых конфликтов», как он его называл (Freud 1916, 454). Представление Юнга о том, что психика и бессознательное обычно разделены по вертикали, и его интерес к еще неизвестному (а не подавляемому) и коллективному бессознательному с его естественной способностью создания символов расходятся с горизонтальным разделением Фрейда и его взглядом на подавление как на бессознательный защитный механизм и более патологическую форму функционирования психики. По Юнгу, мы бессознательно проектируем на психоаналитика то, что еще не известно, чтобы узнать о себе что-то новое. Эти разные модели работы психики предполагают использование разных подходов к переносу не только в теоретическом плане, но и в клинической практике.
Юнг четко разделял личный перенос и архетипический перенос. Он считал, что образы, возникающие в процессе переноса из личного опыта пациента, качественно отличаются от тех, которые происходят из безличных структур психики. Юнга больше интересовали архетипические, трансперсональные переносы; складывалось впечатление, что он хотел как можно скорее избавиться от личного. Мне кажется его разделение личного и архетипического переноса достаточно проблематичным. Это разделение может привести либо к опасной идеализации архетипического и его содержания, либо к пренебрежению личным. Здесь стоит вспомнить мудрые слова Мэри Уильямс (1963) о том, что личное и коллективное бессознательное всегда находятся в отношениях взаимозависимости при создании образов или моделей:
У человека не возникает необходимости что-либо подавлять в своем личном опыте, пока его «я» не испытывает угрозы со стороны его архетипической силы. Архетипическая деятельность, в результате которой создается миф, зависит от материала, поступающего из личного бессознательного. ...этот концептуальный раскол хотя и является необходимым в целях его объяснения, на практике является крайне нежелательным. (Williams 1963, 45)
Большинство психологов-юнгианцев интересует не источник бессознательного материала, а его смысл. Юнг предпочитал более познавательный синтетический подход к символам, возникающим в ходе психоанализа или в снах, - подход, основанный на его интрапсихической модели психики. Некоторые аналитики стремятся «вывести» из психики пациентов бессознательные символы, чтобы затем попытаться их объяснить в процессе психоанализа. Другие, к которым я себя отношу, более ориентированы на межличностные отношения, полагая, что бессознательный материал, в том числе символы, проявляется более естественно в ходе общения.
Клинические противоречия
Помимо концептуальных разногласий в области аналитической психологии не утихают споры по двум главным вопросам, один из которых уходит своими корнями в психоанализ, а другой непосредственно связан с наследием Юнга. Эти вопросы говорят о существовании значительных различий в ведении клинической практики.
Остается дискуссионным вопрос о том, какое место должно отводиться переносу в аналитическом процессе - ограниченное или центральное, когда перенос становится основой всего психоанализа. В Великобритании популярен подход к переносу как к тотальной ситуации (Joseph 1985). Он был разработан кляйнианскими аналитиками, считавшими, что перенос «здесь и сейчас» является единственным способом получения доступа к первобытному сознанию и бессознательному. Суть психоанализа состоит в переносе пациентом на аналитика своих ранних бессознательных фантазий. И хотя я признаю, что перенос занимает центральное место в моей собственной практике, я не могу утверждать, что все, что выходит из психики, имеет корни в первобытных формах мышления. Я также с некоторой тревогой наблюдаю за тем, какие последствия для наших пациентов имеют бесконечные интерпретации переносов. Прежде всего, существует опасность того, что аналитик, вместо того, чтобы беспристрастно слушать пациента, будет стараться услышать только тот материал, который имеет отношение к переносу. Это в свою очередь увеличит вероятность того, что аналитик может упустить важную часть бессознательной информации, поступающей посредством свободного потока ассоциаций пациента на сеансах психоанализа. Еще одна опасность состоит в том, что пациент может «выучить» язык аналитика, и их последующее общение будет искусственным, не настоящим. Психоаналитик Дэвид Бэлл в своей статье (в печати) заметил, как легко перенос может превратиться в фетиш для учеников-аналитиков, считающих, что у них будут большие неприятности, если в их отчетах о супервизии не будет постоянных толкований переноса. Хочется надеяться, что аналитики смогут осторожно и гибко использовать свою трансцендентную функцию в отношении каждого пациента, прибегая к толкованиям переноса «время от времени» (Bollas 2007, 95), а не «здесь и сейчас». Замечание Бэлла ведь касается не только учеников - такую установку в отношении переноса они получают от своих учителей.
Юнг был убежден в том, что главную роль в аналитических отношениях играет личность самого аналитика. Однако, мне кажется, что чем глубже мы пытаемся проникнуть в суть того, что он имел в виду, тем сложнее нам становится это понять. Конечно, личность аналитика оказывает влияние на ход психоанализа, но нам нужно по-разному использовать свои личные качества с разными пациентами. Нам, безусловно, необходимо учиться понимать потребности своих пациентов и то, как они могут со временем измениться. Очень легко спутать подлинные аналитические отношения, когда психоаналитик эмоционально полностью открыт для пациента, со «слишком настоящими» отношениями, которые компрометируют аналитический и этический подход, когда психоаналитику все сложнее сохранять беспристрастность и быть тем психическим контейнером, в котором пациент может узнать о себе что-то новое. То значение, которое Юнг придавал личности аналитика, было в какой-то степени его протестом против фрейдистского акцента на нейтральности, абстиненции и анонимности, которые отчасти являлись пережитками старой врачебной модели. Тем не менее, мы не забываем о них и сегодня. Мы, аналитики, сообщаем о себе минимум информации, оставляя место для проекций в ходе переноса (анонимность); мы стараемся не участвовать в исполнении или проигрывании каких-то ролей (абстиненция) и сохраняем беспристрастное отношение к пациенту, воздерживаясь от оценки и суждений (нейтральность). На самом деле нашим пациентам необходимо, чтобы мы хорошо знали и понимали сами себя и использовали это знание в целях психоанализа. Это знание о себе неотделимо от личности аналитика, однако оно предполагает ряд приобретенных компетенций (Wiener 2007). Неслучайно аналитикам необходимо хорошее обучение.
Отношение Юнга к методу
Юнг по своему собственному опыту понимал, что значимость переноса состоит в том, что он является предвестником того, что скоро должно обрести сознательную форму. Однако, мне кажется, что ему не хватало ясной и последовательной методики работы с переносом. Юнга больше интересовала проспективная функция образования символов, нежели то, как она используется или формируется в раннем детстве. Символическая способность наших менее одаренных пациентов или тех, кто испытывал дефицит родительского внимания в детстве, подвергался насилию в семье, имеет хронические соматические жалобы или обладает ранимым или слабым «эго», находится в лучшем случае в зачаточном состоянии, а в худшем - отсутствует вообще. Для них более вероятно состояние дезинтеграции, нежели интеграции чего-либо еще неизвестного. Я могу привести много примеров из своей практики, когда мне было крайне сложно найти способы работы с пациентами, находящимися в состоянии тяжелой депрессии, имеющими хронические соматические симптомы или впадающими в галлюцинаторный перенос. Они не способны к игре и часто не имеют воображения. Анализ переноса может помочь таким пациентам выйти из состояния психического заточения.
Юнг часто менял свое отношение к используемому методу психоанализа, несмотря на его интерес к «я» и индивидуальности пациента. В работе «Воспоминания, сновидения, размышления» (Memories, Dreams, Reflections) он постулирует индивидуальный подход к каждому пациенту:
Методы психотерапии и психоанализа предполагают индивидуальный подход к каждому человеку. Я каждого пациента стараюсь лечить индивидуально, поскольку решение проблемы всегда индивидуально. Общие правила можно принять только с известной оговоркой.
(Jung 1963/1995, 153)
Далее Юнг продолжает эту мысль, говоря о том, что нельзя использовать один и тот же метод с каждым пациентом:
Вообще следует осторожно относиться к теоретическим предположениям. Сегодня они могут казаться обоснованными, а завтра их могут сменить другие. В своей практике психоанализа я намеренно не придерживаюсь какой-либо системы. ... Для каждого пациента нужно находить особый язык.
(Jung 1963/1995, 153; курсив мой)
Безусловно, нам нужно стремиться находить особый язык для каждого пациента, отвечающий его уникальным качествам, но для сохранения профессионального и этического отношения к работе и пациентам нам также необходима определенная теория и методика. Психоанализ - это метод, который должен быть ограничен определенными рамками, и хотя метод, возможно, и лишает процесс психоанализа некоторых человеческих аспектов, я думаю, что мы не сможем без него обойтись.
Перенос и развитие символической способности
Каст четко определяет свои приоритеты в работе с переносом:
Помощь в развитии символической способности пациента намного важнее самого процесса переноса-контрпереноса. Символы являются не только движущей силой процесса индивидуации, но также относятся к прошлому и будущему пациента...Они определяют эмоции, связанные с комплексами, архетипами и реальными отношениями. (Kast 2003, 107)
Интересно, как она работает с теми пациентами, которые не способны к символизации, которые не имеют сновидений? Именно в таких случаях работа с переносом может помочь в развитии символической способности и трансцендентной функции.
Я хочу привести цитаты из работ двух психоаналитиков-юнгианцев, которые писали с разницей почти в 40 лет. Первый, Фред Плот, в 1966 году писал: «Если полагаться только на образы, это ни к чему не приведет - нужен анализ личных отношений» (Plaut 1966, 113). Далее в той же статье он утверждает, что «способность формировать образы и менять их комбинации, создавая новые паттерны, зависит от способности человека доверять... Отсутствие этой способности сильно обедняет жизнь, поэтому в данном случае необходим тщательный анализ переноса, чтобы пациент научился доверять как в отношениях с другими людьми, так и в своем воображении» (Plaut там же, 130). Густав Бовензипен, уже в 2002 году, говорит о том же, хотя несколько иными словами: «Если символический подход прежде всего понимается как реляционный процесс (характеризующийся наличием связей, отношений), а не интеллектуальная амплификация символического содержания, то такое понимание значительно расширяет возможности лечения пациентов, которые испытывают трудности с символизацией» (Bovensiepen 2002, 253). Бовензипен также подчеркивает, что «проспективная функция живого символа, о которой Юнг постоянно говорил, соотносится с потребностью в живом существе» (там же). Таким образом, оба этих выдающихся психоаналитика указывали на то, что символическую способность пациента можно развить посредством аналитических отношений, личности аналитика и анализа переноса. Необходимо, чтобы личность аналитика была достаточно хорошо развита, чтобы помочь пациенту мыслить образно во время игры, а впоследствии понять, чего ему не хватает или что он потерял. У. Бион писал, что «есть люди, которые так нетерпимы к боли или разочарованию, или в которых боль или разочарование так нестерпимы, что они чувствуют боль, но при этом не страдают, и поэтому нельзя сказать, что они ее (боль) в себе открывают» (Bion 1993, 9). Большинство пациентов чувствуют боль и именно поэтому приходят к психоаналитику, но для некоторых их них задача научиться страдать, переживать свою боль в присутствии другого человека оказывается непосильной задачей, на решение которой могут потребоваться многие годы. У пациентов с ранней стадией расстройства необходимо выявить все трудности уже в процессе переноса.
Эти взгляды Плота и Бовензипена имеют первостепенное значение для моих аргументов. Я предлагаю, во-первых, рассматривать символический подход как реляционный процесс, в котором живые символы являются предвестниками новых смыслов, появляющихся в реальных отношениях и играющих важную роль в процессе переноса. Во-вторых, хотя Юнг утверждал, что способность создавать символы является естественной, архетипической способностью психики, многие наши пациенты не способны мыслить образно, их воображение блокируется. И только доверие, возникающее между пациентом и аналитиком в рамках настоящих отношений с динамикой переноса и контрпереноса, может способствовать появлению у пациента «я», а вместе с ним - способности доверять, вступая в новые отношения, и обретать смысл.
Матрица переноса
Возможно, я несколько преувеличила значимость разных подходов к переносу, существующих в среде психологов-юнгианцев. Более того, в настоящее время наблюдается больше сходств, как в теории, так и в клинической практике, чем раньше. Я надеюсь, что это так. Я бы хотела предложить современное видение переноса, в котором разделяется убежденность Юнга в значимости символического и того влияния, которое оказывают друг на друга пациент и аналитик, а также учитываются и результаты последних исследований раннего детства, нейробиологии и клинических исследований разных видов переноса. Я думаю, что сегодня нам необходим такой подход к символическому, который бы не только учитывал способность психики создавать образы, но и признавал бы символическую способность, которая неизбежно возникает в отношениях.
Давайте рассмотрим сон пациента одного из моих супервизируемых:
Я вхожу в дом, где идет какая-то вечеринка, и кто-то жарит бифштексы для бифбургеров. Они внутри еще сыроваты. Вы [аналитик] там тоже присутствуете. Людям дарят книги в качестве подарка, и я получаю книгу по архитектуре. Я расстроен. Книга не соответствует моим интересам. Она черно-белая и слишком твердая. Я пытаюсь поменять книгу на что-то другое. В следующем эпизоде сна я приезжаю к вам [аналитику] домой и звоню в дверь. Вы не торопитесь открыть дверь и подходите только после того, как я позвонил во второй раз.
Я думаю, читатели со мной согласятся, что в этом сне прослеживается перенос. Мое первоначальное толкование этого сна заключалось в том, что посредством этого сна Бобу (спящему) и его аналитику сообщаются важные вопросы, касающиеся их аналитических отношений. Что-то готовится, но еще сыровато внутри. Может, анализ еще сыроват, или Боб чувствует себя неподготовленным или неопытным. Можно поразмышлять о том, почему Бобу приснился такой сон именно в это время, и о чем он мог рассказать аналитику. Может, аналитик слишком жестко себя ведет по отношению к пациенту или в чем-то слишком категоричен (черно-белая книга), подарив Бобу ненужный подарок? Бобу пришлось позвонить второй раз - возможно, это говорит о том, что аналитик не слышит того, что он пытается ему сказать. Конечно, огромное значение для понимания смысла этого сна имеют личные ассоциации Боба, однако на первый взгляд кажется, что сон передает бессознательные чувства Боба к своему аналитику, существовавшие на тот момент. Возможно, аналитик допускает какую-то ошибку, и ему нужен сигнал, чтобы это понять. Интересно, как другие аналитики объяснили бы этот сон? Возможно, кто-то вспомнит алхимические образы, связанные с приготовлением пищи, а у кого-то книга по архитектуре может вызвать ассоциации с эстетикой или тем, что Бобу необходимо развивать не только свои мыслительные функции, но и сделать что-то практическое в своей жизни.
Главная работа Юнга по переносу «Философия переноса», в которой он использует символизм «Розария философов», является визуальной амплификацией переноса, индивидуации и бессознательных процессов, происходящих между пациентом и аналитиком, в которой алхимия используется как метафора. В силу сложности для понимания символики, используемой в данной работе, и ее неспособности в полной мере отразить всю сложность отношений между аналитиком и пациентом, данная работа не так часто используется в клинической практике, а скорее известна схемой «отношений перекрестного переноса» Юнга (Jung 1946, para.425) или marriage quaternio в алхимии. На этой диаграмме показаны сознательные и бессознательные отношения между пациентом и аналитиком.
Юнг (1944/1952, парагр. 219) использует термин vas bene clausum (хорошо склеенный сосуд) для обозначения «места» для удерживания пациента и аналитика в рамках психоанализа. В алхимии vas был сосудом, в котором при смешении несовместимых элементов в конце концов должно было получиться золото (возникновение самости («я»)).
Я бы хотела предложить использовать термин «матрица переноса» в качестве современной юнгианской метафоры для обозначения некоторой структуры, в рамках которой может происходить осмысление переноса, получение нового знания из опыта отношений. Термин «матрица» происходит от латинского слова, обозначающего «матка», т.е. место, где вынашиваются и вскармливаются дети, где они находятся под защитой до тех пор, пока не будут готовы появиться на свет. Оксфордский словарь английского языка определяет слово «матрица» следующим образом: «место происхождения и роста; форма, используемая для литья или лепки чего-либо; отшлифованный камень с вкраплениями драгоценных камней, кристаллов или других ископаемых». Из этих определений следует, что матрицу переноса можно рассматривать как среду, в которой могут возникать личные переносы, как инфантильные, так и ценные, архетипические, исходящие из самости («я»).
Дональд Винникотт (1965, 33) считал отнесенность к Эго «матрицей переноса» и рассматривал мать как психологическую матрицу младенца. Я использую термин «матрица переноса» для обозначения двух понятий, а именно: места для развития потенциальных взаимоотношений между аналитиком и пациентом, в рамках которых аналитик осознает разные уровни опыта пациента, в том числе эволюционный и архетипический, а также пространства для познания чего-то еще неизвестного. Матрица позволяет аналитику приступать к интерпретации, когда ему это покажется необходимым. Как показывает вышеприведенный сон, это может зависеть от характера взаимоотношений между пациентом и аналитиком и системой ценностей последнего.
Выводы
В этой статье я показала, как противоречивое отношение Юнга к переносу, наблюдаемое в его работах (несмотря на то, что он интуитивно чувствовал значимость переноса в аналитических отношениях), явилось причиной появления у психологов достаточно серьезных разногласий как по теории переноса, так и по его использованию в клинической практике. Результаты современных исследований в аналитической психологии и смежных науках показывают, что психоаналитики и пациенты оказывают друг на друга сильное бессознательное эмоциональное влияние. Как подчеркивал Юнг, каждая аналитическая среда уникальна, и нам приходится играть разные роли и репрезентировать самые разные объекты для наших пациентов в процессе переноса. Прежде чем понять перенос, его нужно пережить. Мы совершаем ошибку, если игнорируем его, но парадокс заключается в том, что его чрезмерное использование мешает нам быть беспристрастными слушателями.
Одним пациентам работа «в переносе» и «с переносом» важна для развития их символической способности, другим - для осмысления их психического опыта. А есть пациенты, в работе с которыми перенос нужно использовать с осторожностью. Как образно заметил Андрэ Грин: «Аналитику нет смысла скакать, как заяц, если пациент ползет, как черепаха. Вероятность встречи высока, поскольку нить, которая соединяет этих двух путешественников, также служит для того, чтобы держать их на определенном расстоянии друг от друга» (Green 1974, 421).
Будучи психологом-юнгианцем, живущим и работающим в Лондоне, я предпочитаю многосторонний подход к переносу, помня о том, что перенос происходит постоянно и каждый раз с бессознательной целью, которую я надеюсь понять. Выбор роли, возможно, не имеет значения, поскольку иногда нас самих «выбирают» для исполнения какой-то роли в переносе, в отношениях между «я» пациента и «я» аналитика. Это скорее действия «я», чем «эго». Или, как недавно заметила одна из моих супервизируемых, «слушая тишину внутреннего голоса, она смогла увидеть свой собственный путь». Матрица переноса - это не только пространство, в котором находятся аналитик и пациент в процессе переноса. Она содержит то вещество, в котором мы совместно с пациентом можем найти как «окаменелые остатки», так и «драгоценные камни» его психики.
Библиография
Beebe, Beatrice. & Frank Lachmann. 2002. Infant research and adult treatment.
Hillsdale, NJ & London: Analytic Press.
Bell, David. (in press) Bion: The phenomenologist of loss. In Bion Today. London &
New York: Routledge.
Bion, W.R. (1993) Attention and interpretation. London: Karnac Books.
Bollas, Christopher. 2007. The Freudian moment. London: Karnac Books.
Bovensiepen, Gustav. 2002. Symbolic attitude and reverie: Problems of symbolisation in
children and adolescents. Journal of Analytical Psychology 47, 2: 241-257.
Britton, Ronald. 1998. Belief and imagination: Explorations in psychoanalysis. London &
New York: Routledge.
Colman, Warren. 2003.Interpretation and relationship: Ends or means? In Controversies in
analytical psychology, ed. Robert Withers, 352-362. Hove & New York:
Brunner-Routledge.
Fordham, Michael. 1957/1974. Notes on the transference. In New developments in analytical
Psychology. London: Heinemann.
_____. 1974. Jung's conception of the transference. Journal of Analytical Psychology
19, 1:1-22.
Freud, Sigmund. 1916. Analytic Therapy. In Standard Edition 16. London: The Hogarth Press.
Green, André. 1974. Surface analysis, deep analysis. International Review of
Psychoanalysis 1:415-423.
Henderson, Joseph L. 1975. C.G. Jung: A reminiscent picture of his methods. Journal of
Analytical Psychology 20, 2: 114-121.
Joseph, Betty. 1985. Transference: the total situation. International Journal of
Psychoanalysis 66, 4:447-455.
Jung, C.G. 1935/1976. The Tavistock lectures. In CW 18.
_____. 1944/1952. Psychology and alchemy. CW 12.
_____. 1946/1966. The psychology of the transference. In CW 16.
_____. 1963/1995. Memories, dreams, reflections. London: Harper Collins.
Kaplan-Solms, Karen. and Mark Solms. 2000. Clinical studies in neuro-psychoanalysis.
London: Karnac Books.
Kast, Verena. 2003. Transcending the transference. In Controversies in Analytical Psychology,
ed. Robert. Withers, 85-95. Hove and New York: Brunner-Routledge.
Kirsch, Jean. 1995. Transference. In Jungian analysis, ed. Murray Stein, 170-209. Chicago and
LaSalle, IL.: Open Court.
Lyons-Ruth, Karlon. 1998. Implicit relational knowing: Its role in development and
psychoanalytic treatment. Infant Mental Health Journal 19, 3:282-291.
McGuire, William (ed.). 1974. The Freud/Jung letters. London: The Hogarth Press and
Routledge & Kegan Paul.
Pally, Regina. 2000. The mind-brain relationship. London: Karnac Books.
Perry, Christopher. 1997. Transference and countertransference. In The Cambridge companion
to Jung, eds. Polly Young-Eisendrath and Terence Dawson, 141-164. Cambridge:
Cambridge University Press
Plaut, Alfred B. 1966. Reflections about not being able to imagine. Journal of Analytical
Psychology 11, 2:113-133.
Samuels, Andrew. 2006. Transference/countertransference. In The handbook of Jungian
psychology, ed. Renos Papadopoulos, 177-195. London and New York: Routledge
Schore, Alan N. 1994. Affect regulation and the origin of the self: The neurology of emotional
development. Hillsdale, NJ and Hove, UK: Lawrence Erlbaum Associates.
_____. 2001. Minds in the making: attachment, the self-organising brain, and developmentally-
oriented psychoanalytic psychotherapy. British Journal of Psychotherapy 17, 3: 299-329.
Steinberg, Warren. 1988. The evolution of Jung's ideas on the transference. Journal of Analytical
Psychology 33, 1: 21-39.
Stern, Daniel N. et. al. 1998. Non-interpretive mechanisms in psychoanalytic therapy.
International Journal of Psycho-analysis 79, 5: 903-923.
Wiener, Jan. 2004. Transference and countertransference. In Analytical Psychology:
Contemporary perspectives in Jungian Analysis, eds. J. Cambray and L. Carter, 149-175.
Hove and New York: Brunner Routledge.
_____. 2007. Evaluating progress in training: character or competence? Journal of
Analytical Psychology 52, 2:171-185.
_____. In press. The therapeutic relationship: Transference, countertransference and the making
of meaning. College Station, TX.: Texas A and M University Press.
Williams, Mary. 1963. The indivisibility of the personal and collective unconscious. Journal of
Analytical Psychology 8, 1:45-51.
Winnicott, Donald W. 1965. The maturational processes and the facilitating environment.
London: The Hogarth Press and The Institute of Psycho-Analysis.
Джен Винер является обучающим аналитиком и супервизором Общества аналитической психологии (ОАП) и Британской ассоциации психотерапевтов (БАП). В прошлом директор по обучению ОАП, в настоящее время она работает в Британской Национальной службе здравоохранения, а также занимается частной практикой. Она является членом Исполнительного комитета Международной ассоциации аналитической психологии.